Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— А где Марьяна Васильевна? — спросил он, входя вслед за Оксаной в комнату.

— Уехала на дачу. Вернётся завтра. Здравствуй! — Она подошла, привстав на носочки, обхватила его шею тёплыми руками, поцеловала и нехотя, медленно отстранила своё лицо. И Лука, осмелев, обнял женщину, прижал к себе, почувствовав близко её сильное тело.

— Садись, будем пить чай, — сказала она.

И когда Лука снова потянулся к ней, добавила:

— Подожди, не спеши. Люди частенько крадут у себя счастливые минуты только потому, что спешат и не успевают их заметить.

Спокойная трезвость и грусть, прозвучавшие в этих словах, поразили Луку. Откуда у этой весёлой, красивой и ещё совсем молодой женщины невозмутимая уверенность в себе, в каждом своём движении, слове? Может быть, жизнь её сложилась не так счастливо, как кажется со стороны? Хорошо, он не будет спешить, хотя, видит бог, как невыносимо трудно смотреть на эти полные смеющиеся губы и не целовать их. Да, он не будет спешить, если даже придётся ждать целую вечность…

Так долго ждать не пришлось. Она взяла его просто и радостно, как срывает с зелёной ветки спелое яблоко заботливый хозяин. И Лука, в жизни которого было так мало настоящего человеческого счастья, потерял голову от любви. Теперь он не мог быть без Оксаны и «дня. Он хотел её видеть сегодня, завтра, всегда…

Жизнь его вдруг наполнилась тягостными, длинными днями ожидания и короткими часами встреч. Радостно и покорно соглашаясь со всем, он выполнял каждое её желание, каждый каприз, и она, чем дальше, тем больше наслаждалась своей властью.

А Лука Лихобор строил прекрасные, далеко не фантастические планы. Однажды после смены он заглянул в конторку мастера Горегляда, плотно прикрыл за собой стеклянную дверь.

— Мне нужно поговорить с вами, парторг.

— Говори.

И Лука рассказал всё, правда, не называя ни имён, ни фамилий, но так, словно исповедался, веруя и боясь умолчать хотя бы о самом малом грехе…

— Она меня любит, и я её люблю. Это на всю жизнь, я знаю. Рано или поздно мы поженимся…

— Ты с нею говорил об этом?

— Ещё нет, но и так ясно.

Почему-то на мгновение исчезла улыбка под коротко подстриженными усами Горегляда.

— Понимаю, — сказал мастер, — но подумай, что будет, если все ребята из общежития начнут требовать квартиры только потому, что влюбились и им не терпится жениться…

— Что же делать?

— У тебя есть деньги?

— Триста пятьдесят на книжке. Почему вы спросили о деньгах?

Воспитанник детдома и интерната, он знал им цену — каждую копейку приходилось зарабатывать самому.

— Завком профсоюза собирается строить кооперативный дом.

— Когда?

— Строительство рассчитано на год или полтора.

— Сколько будет стоить одна комната?

— Вроде бы тысячи две.

— Платить сразу?

— Нет, сразу только половину.

— Я раздобуду деньги! Ребята выручат. Вы поможете мне вступить в кооператив?

— Попробую. Рублей двести и я тебе одолжу, — сказал Горегляд..

Когда Лука Лихобор вышел, парторг, задумавшись, долго сидел в своей конторке. Думал он об этой любви, вдруг сейчас раскрывшейся перед ним, и о тех разочарованиях, которые подстерегают Луку… И почему-то вспомнилась собственная молодость и женитьба, когда двадцать лет назад праздновали они свадьбу в заводском общежитии. Только простынёй, создававшей лишь иллюзию уединённости, было отделено от огромной комнаты их брачное ложе. Это случилось сразу после войны. Они с женой были почти всегда голодны, а счастливее дней не припомнит мастер в своей жизни. Теперь есть у него всё: трёхкомнатная квартира, интересная работа, жена, которую он любит верно и нежно, шумная стайка ребят, прочный, надёжный быт. Нет только зелёного и тревожного ощущения молодости, и от этого чуть-чуть щемит сердце. И ещё на душе тревога за Луку Лихобора: вот взял да и влюбился парень без памяти в замужнюю женщину. Мало в его жизни было счастья… Хотя бы теперь не пришлось ему страдать. А почему страдать? Трудно сказать, откуда эти мысли, и очень хотелось бы, чтобы их не было. Луке Лихобору нужно помочь, и ты, конечно, поможешь. Деньги Лука заработает, недавно шестой разряд получил. Только почему же тебе, Трофим Горегляд, кажется такой безнадёжной, горькой эта любовь?..

— Через полтора года мы поженимся, — весело сказал однажды вечером своей подруге Лука. — Через полтора года у меня будет квартира, кооперативная. Фундамент дома уже закладывают.

Улыбающееся лицо Оксаны посерьёзнело, нахмурилось, она, видно, взвешивала, решала какой-то важный вопрос, потом вновь расцвела улыбкой.

— Через полтора года я стану старой бабой, и ты даже взглянуть на меня не захочешь.

Лежала она на тахте, покрытой белоснежной простынёй, такая красивая, такая цветущая, что у Луки перехватило дыхание от восторга. Она знала силу красоты своего тела и никогда не стыдилась наготы. Ей нравилось наблюдать, как темнеют ярко-голубые глаза парня от одного взгляда на её полную, налитую, как у девушки, грудь, нравилось ощущать свою власть, может, самую прекрасную на свете — власть женщины.

— Не говори глупостей, — весело ответил Лука. — Ты и через сто лет будешь красавицей. Мы непременно…

Ему хотелось говорить и говорить — о том, как заживут они в большом доме на четырнадцатом этаже, в своей маленькой квартире. Оттуда сквозь широкое окно виден Днепр, и Киевское море, и Святошинские сосновые леса. Но Оксана, улыбаясь, потянулась к нему своими полными губами, и для мечты о будущем не осталось времени. Зато позже, когда они прощались, случилось событие, которое сначала не показалось важным, настоящее своё значение оно обнаружило значительно позднее.

— В субботу в четыре, — сказала Оксана, как всегда, назначая свидание, и впервые за всё время их знакомства прозвучало в ответ:

— Прости, в субботу в четыре я не могу.

Вот это новость! До сих пор Лука жадно, как подарок, ловил каждое её слово. Любой намёк на свидание для него был приказом, которому он с восторгом подчинялся…

— Что? — Оксане показалось, что она ослышалась.

— В субботу в четыре я не могу.

Он повторил легко, не тяготясь и не смущаясь, полностью уверенный в своём праве сказать эти простые слова, и впервые за всё время их знакомства Оксана забеспокоилась: оказывается, в жизни Луки Лихобора было что-то более важное, чем она, Оксана. Блаженное ощущение своей безграничной, королевской власти над душой и телом Луки вдруг пошатнулось. Лицо молодого парня с высоким лбом теперь почему-то вызвало раздражение.

— Не можешь?

— Да, не могу.

— Я не хочу спрашивать тебя, почему ты не можешь, но имей в виду, мы тогда не увидимся долго.

Королева наказывала своего непослушного подданного немедленно и жестоко.