Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Вы так богаты?

— Представь себе, очень! Сам удивился. Нужно только этими средствами распорядиться по-разумному, с пользой.

Всё это мелочи в сравнении с тем, что пришлось увидеть ей, Оксане, в госпитале. А курорты, профсоюзные деньги… Ерунда всё.

Лука потянулся к Оксане, хотел обнять. Она отстранилась.

Комната была полна золотого света. Тахта, стол, книжный шкаф, где две полки занимали тяжёлые альбомы, — больше ничего нет. Раньше Оксана не обращала внимания на скромность обстановки жилища Луки, а в этот раз оно показалось ей на удивление бедным и неказистым. Может, и сам Лука не такой уж интересный, может, она просто выдумала его?

Оксана, как всегда, не стесняясь своей наготы, ходила по комнате, красуясь собой, своей статной фигурой, латкой походкой, невольно отмечая, как каждое её движение, каждый взгляд, улыбка отражаются в глазах Луки, как растёт в них радость, восхищение.

— Ты удивительно расцвела, — тихо сказал Лука. — Такой красивой я тебя ещё никогда не видел.

— И я даже знаю, почему расцвела, — усмехнулась Оксана.

— Не понимаю…

— И не надо, чтобы ты понимал. Это не твоё, это — только моё дело. Весна на меня так действует, понимаешь, весна!

Она снова прошлась по комнате, потом села на тахту и сказала, не отрывая взгляда от пола:

— Я была в госпитале.

— У отца?!

— Нет, я была в других палатах. Всё равно, это ужасно… И я боюсь. Я боюсь за нашу любовь… Я тебя очень прошу, я знаю, что это не просто, но обмани меня. Отмени ты эта свои свидания с отцом по субботам. Сделай так, чтобы я не знала, когда ты бываешь там и бываешь ли вообще. Он — твой отец, и бросить его или забыть о нём ты не имеешь права, но сделай так, чтобы я не знала!

— Почему? — Лука сдвинул брови.

— Почему? Я сама спрашиваю себя об этом и не нахожу ответа. Постепенно ты для меня становишься частью того страшного мира. Он — война и страдание. Я знаю, что те люди — герои. Разумом я всё это понимаю и преклоняюсь перед ними… Но есть ещё какая-то сила, которую я не могу побороть. Я здоровая, молодая, и любое уродство мне противно… Я не знаю, откуда берётся это чувство, но оно, как ни странно, переносится на тебя, и мне очень тяжко… Одним словом, я прошу тебя, измени дни этих свиданий… Обмани меня…

— Это не вся правда, Оксана.

Оказывается, он знал о ней значительно больше, чем она представляла. Может, он и в мыслях её и в поведении, разобрался точнее, чем она сама? Может, чувствовал жажду безграничной власти, мысль о которой даже от себя самой прятала Оксана?

— Ты сделаешь так, как я прошу?

— Нет, — тихо ответил Лука. — Всё останется по-прежнему.

Оксана потянулась к своему лёгкому платьицу, не спеша, как бы подчёркивая каждое своё движение, взяла туфли.

— Мы не будем больше встречаться? — спросил Лука.

— Нет, будем. — Женщина вздохнула. — Это ты ничего не хочешь сделать для меня, А я для тебя готова на всё. Ничто не изменится.

А на самом деле изменилось всё. Они ещё встречались несколько раз, но в сердце Оксаны закипало недовольство.

И однажды, это было в начале июня, она не выдержала и сказала по телефону:

— В субботу в четыре я жду тебя в вестибюле метро Крещатик.

— Я не приду, Оксана.

— Как хочешь. Я буду ждать тебя, но недолго.

— Понимаю. Это конец?

— Не знаю. Всё будет зависеть от тебя.

И положила трубку.

Да. теперь всё зависело только от него. Что же он решит? Суббота послезавтра. Есть ещё время подумать. Две бессонные ночи и три длинных дня.

Будто на острую иглу натыкаешься на вопрос: куда ты пойдёшь в субботу, Лука Лихобор? Ты знаешь ответ, но от этого на сердце не становится легче. В субботу ты пойдёшь в госпиталь. Оксана подождёт тебя минут пять, не больше. В тёмных глазах на мгновение сверкнёт гнев, потом мелькнёт её яркая, лёгонькая юбочка, и навсегда уйдёт эта женщина из твоей жизни, Лука Лихобор.

Понять это больно, но изменить что-нибудь невозможно. Ты перестал бы уважать себя, плюнул бы себе в сердце, если бы у тебя не хватило силы воли пойти в назначенный час к отцу…

И что же, значит, всё?

Да, всё. Такой непокорности Оксана не простит. А ты иначе поступить не сможешь. Внешне ничего не изменилось бы, передвинь ты время свидания, но в действительности изменилось бы всё, пропало бы самое главное — уважение человека к самому себе, к своему решению, к своему слову. Оксане ты должен быть благодарен. Она сама приучила тебя к точности…

И Лука пошёл в госпиталь к отцу.

— Что с тобой? Беда какая-нибудь? — сразу заметил тот.

— Нет, откуда ты взял? — удивляясь, что говорит спокойно, ответил Лука.

— Что-нибудь с девушкой? Не горюй, пройдёт, — утешил его отец.

— Да, конечно, обойдётся. — Лука скользнул взглядом по часам. Четыре часа и пять минут. Оксана больше не ждёт. Всё.

— Не хочешь рассказывать?

— Нет, не хочется.

— Очень болит?

— Меньше, нежели думал.

— Ничего, пройдёт, — задумчиво проговорил отец.

Они помолчали, потом Лука заговорил о заводе, о товарищах, пробыл с отцом, как всегда, до самого вечера.

В семь часов, когда послышались короткие, похожие на кукование кукушки сигналы точного времени, поднялся. Хотелось быстрее очутиться у себя в комнате, остаться одному, подумать.

— Когда ты придёшь? — о чём-то догадываясь, спросил отец.

— Как всегда, в субботу, в четыре, — ответил сын.

Он вышел из небольшого домика, который назывался корпусом номер семь, и на мгновение остановился. До захода солнца ещё далеко, идут самые длинные дни года, и воздух между редкими соснами полон тёплого и тихого света. Там, в палате, ещё продолжалась война, а здесь был глубокий, спокойный и надёжный мир.

Возле корпуса на скамейке сидела, закрыв лицо ладонями, девушка, её маленькая и худенькая фигурка, низко склонённая голова содрогались от рыданий.

Лука Лихобор знал, что такое горе, и, может, именно поэтому не мог пройти мимо него спокойно. Ну разве мало причин у девушки для того, чтобы горько расплакаться вот здесь, на территории госпиталя? В конце концов, какое ему дело? Он бы и сам сейчас сел рядом с ней, спрятал бы лицо в ладони… Нет, он плакать не будет. Его беду легко поправить. Стоит только войти в первый попавшийся автомат, позвонить Оксане, попросить прощения, сказать, что не может жить без неё, а потому согласен прийти на свидание, когда ей будет угодно, даже в четыре часа в субботу. Да и ходить далеко не нужно, телефонная будочка стоит при входе в госпиталь, раскрашенная красной и оранжевой краской, праздничная и весёлая… Но к телефону он не подойдёт. Лука направился к скамейке, дотронулся до плеча девушки.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

Не отнимая ладоней от лица, девушка тряхнула головой, проговорила, что не хочет никого видеть, не хочет ни с кем разговаривать. Но Лука, не обратив внимания на её слова, сел рядом и, обхватив руками тонкие запястья, отстранил ладони от её заплаканного и в эту минуту некрасивого лица.