Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

«Рассказать о Ленине или не надо? — спросил себя Шамрай. И решил: — Не скажу. Это не только моя тайна».

Он закончил рассказ, умолк. Ничего особенного в его рассказе Галя не почувствовала. Его судьба не горше других, а может, даже счастливее. Он сидит рядом с девушкой, и тёмная вода бежит возле ног, и луна прохладно и грустно светит над землёй. И тишина, мирная тишина вокруг. До Гали он может даже дотронуться — стоит только протянуть руку. Он свободен, пусть время свободы коротко и быстролетно, это всё равно, а пока он не только на воле, но и счастлив.

— Что-то я не совсем всё поняла, — проговорила, подумав, Галя.

— Что?

— Да в твоём рассказе… Почему вдруг немцы тебя полюбили? Я впервые слышу, чтобы они кого-то спасали, да ещё и тайно вывозили за границу. Сами наши ребята иногда вырывались, бежали. Такое бывало… Но чтобы так… странно… Ты мне всё рассказал?

Удивительная эта девушка Галя. И умная. Голос такой, словно имеет бесспорное право спрашивать и даже требовать искреннего и правдивого ответа,

— Всё.

— Нет, очевидно, не всё. Но это уж, как говорится, твоё дело. У каждого из нас в душе есть уголок, куда не всех, ох, далеко не каждого допустишь.

— Возможно и так, — согласился Шамрай.

— И очень хочется, чтобы он был кристально чистым, этот сокровенный уголок.

— О чём ты подумала?

— Тот гестаповец, Фальке, случайно не он помог тебе выбраться из этого ада в Бельгию?

Даже дыхание перехватило у Шамрая от обиды. Стиснуло горло будто клещами. Как она могла, как смела так подумать, эта девчонка, что живёт здесь, на ферме, как у Христа за пазухой? Тяпает свёклу, ест масленую картошку и запивает терпким вином. В лагерь бы её месяца на два? Узнала бы тогда, почём фунт лиха… Но тут же мелькнула и другая мысль. Действительно, его появление в Бельгии не может не вызвать подозрений. Неужели ему нужно рассказать о Ленине?

Кто такая Галя? Разве он её хорошо знает? Может, она завтра побежит в гестапо… Одна телеграмма в Айсдорф — и всё пропало…

Почему ты так смотришь на меня? — спросила девушка.

— Думаю, кто ты.

— Галя.

— Я думаю, можно ли тебе верить? — признался Шамрай.

— Можно.

— Я уже встречал людей, в устах которых это слово звучало так же искренно и правдиво, а на деле оказывалось…

— Чего ты боишься?

— Гестапо. С ним шутки плохи.

— Мы бы не стали тебя спасать, чтобы погубить.

Шамрай кивнул головой:

«Если никому на свете не верить, — подумал он, — то нужно немедленно бросаться вниз головой в эту речку. Жить без друзей, без людей, которым веришь, как себе, невозможно.

А Галя стоит этого доверия?

Почему она спрашивает его так беспощадно строго, почему понимает и догадывается, что он о чём-то главном умолчал?

Потому, наверное, что её уже многому научила жизнь, заставила увидеть предательство и ложь. Так вот, пусть знает — на свете есть настоящие люди! Роман сейчас ей всё расскажет. Памятник Ленину, спрятанный в шахте, всё равно никто не найдёт. Шамрай и сам бы заблудился в лабиринте подземных ходов.

А Шильд? Он арестован. Одна телеграмма отсюда…

Ничего, Шильд выдержит.

А он сам, Шамрай, выдержит?

Да, и он выдержит. Если Галя только намекнёт немцам, то уже завтра здесь будет кто-нибудь из комендатуры. Они снова бросят Романа Шамрая в лагерь, вернее, теперь в концлагерь, но это ничего не изменит, Памятник Ленину будет сбережён. А это значит, что для него, Шамрая, он жив, вместе с Лениным в его сердце живёт правда, свет, вера в лучшее. И не только у него живёт, но и у Шильда и его друзей. И нет такой силы, которая могла бы это убить».

— Я действительно не всё тебе рассказал, — неторопливо, стараясь отдалить момент, когда нужно будет сказать самое важное слово, проговорил Роман, — может быть, мне не стоило бы тебе этого рассказывать, но очень хочется, чтобы ты мне верила. И не только мне одному. С верой легче жить на свете. Тем более в такое время, это я понимаю и знаю по себе. Но если ты меня предашь, в моей жизни изменится не очень-то многое. Мне, по сути, терять нечего. Так слушай.

Галя не пропустила ни слова. Казалось, она слушает не рассказ Шамрая, а то, как он говорит, как напряжённо звучит его голос и шуршит по прибрежным камням быстрая река.

Только один раз перебила Галя рассказ Романа, сказав:

— Жаль, не слышат тебя Нина и Эмиль.

— Ты им расскажешь?

— Конечно. И не только им.

— Не смей!

— Почему же? Ты боишься? Сделал такое, — она мгновение подыскивала слово, — такое героическое дело, а теперь боишься?

— Я не за себя боюсь. Там остались люди… И потом, если говорить о геройстве, то его совершил не я.

— Те люди отсюда очень далеко. Расскажи всё, до конца…

Шамрай рассказал всё, вплоть до встречи с сердитой фрау Ранке. Галя долго молчала.

— Нужно, чтобы об этом узнало как можно больше людей, — наконец сказала она.

— Как ты это сделаешь?

— Среди военнопленных и нас, гражданских пленных, вывезенных из России для работы, слухи расходятся моментально, как круги на воде. В понедельник нам с Ниной идти на перекличку в Нуртре. Раз в месяц комендант проверяет, все ли восточные рабочие на месте. Скоро эту легенду будет знать вся Бельгия.

— Не знаю, хорошо ли это.

— Хорошо. Осточертело сидеть сложа руки, — глаза Гали в мерцающем лунном свете блеснули, зрачки её на мгновение засветились и погасли. — Пусть все знают, какие бывают немцы… Пусть знают, что гестапо не всесильно…

Она немного помолчала и сказала тихо:

— Теперь в твоём рассказе всё на месте. Теперь я тебе верю.

— А раньше?

Галя не ответила. Белое облачко Нининого платья совсем исчезло в объятиях тёмной тени Эмиля, потом снова появилось. Роман вздохнул.

— Что ты?

— Завидки берут.

— Да, она счастлива.

Галя проговорила эти слова совсем тихо, чуть слышно. Наверное, никому не безразлично, когда рядом, почти задевая тебя, проходит чужое счастье.

— Ну вот, — кивнув головой, словно желая стряхнуть капли росы с мокрых волос, сказала девушка. — До завтрашнего вечера ты будешь здесь. Переночуешь на сеновале. Фламбо тебя признаёт, шума не подымет. Тебе нужно набраться сил. Лежи, отдыхай, ешь и спи. Завтра ночью Эмиль приедет на велосипеде. Перед рассветом он поведёт поезд на Брест. Через границу переедешь в форме кочегара. Отсюда до границы рукой подать, проверка не очень строгая: в четыре утра тащиться по вагонам противно даже гестаповцам. Всех пленных почему-то влечёт Париж. Считают, большой город, там легче спрятаться. Не вздумай туда пробираться. Не зная языка, ты погибнешь сразу, заблудишься, попадёшь как кур во щи! Опытные кадры гестапо именно там. На юго-западе от Парижа огромные рабочие районы. Запомни название города — Клермон-Ферран. Вокруг него сплошные шахтёрские районы «маки». Там твоё место.