Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Из гестапо бежал? — прошептала женщина, лицо её влажно заблестело, мгновенно покрывшись бисеринками холодного пота, плечи передёрнул озноб.

Шамрай молча кивнул.

— Ты военнопленный?

Он взглянул на свой левый рукав: повязка была на месте.

— Что там у тебя? — послышался бодрый мужской голос. Скрипнули двери. Хозяин, пожилой худощавый человек, появился на крыльце рядом с женщиной. — Кто такой?

— Он убежал из гестапо, — сказала женщина.

— Вот как! — Бодрый и по-прежнему невозмутимый голос мужчины не выдал и тени испуга или удивления. — Если он убежал из гестапо, значит, туда и вернётся. Я сейчас пойду в полицию.

— Нет, — сказала женщина.

— Это почему «нет»?

— Ты пойдёшь к кузнецу. Его нужно расковать, ты только взгляни на эти руки…

— Знаешь, Пелажи, на твоём бы месте….

— На твоём бы месте я уже давно бежала бы за кузнецом,

— Нет, он удрал из гестапо — туда ему и дорога. Жан Лиэрваль не будет помогать преступникам. Приказы властей нужно выполнять.

— Войдём в дом, — твёрдо сказала женщина. — Незачем кричать на всё село. Иди сюда. — Последние слова относились уже к Шамраю.

Они втроём вошли в большую, когда-то побелённую извёсткой, но теперь сильно закопчённую комнату, раскрытое жерло камина, сложенного из отшлифованного камня, занимало почти половину стены. Напротив камина у стены стояли дубовый, чисто выскобленный стол и крепкие высокие табуретки. Возле стены — лавка. Над ней — портреты Гитлера и Петена, один против другого, как иконы, в уголках по обе стороны камина. Узенькая и крутая лесенка; вела на второй этаж. На столе свечка из белого воска, Окна узенькие, как бойницы.

«Всё, конец, — подумал Шамрай, но тревоги эта мысль не прибавила. — Только бы скорей».

— Садись, — приказала Шамраю хозяйка. — А ты иди за кузнецом. — Она взглянула на мужа.

— Ты с ума сошла! — крикнул хозяин. — Завтра об этом узнает всё село, приедет гестапо. А с ним шутки плохи, сама знаешь. Всё пойдёт прахом: весь труд, всё моё состояние — коту под хвост. Да и самим крышка. А его всё равно не спасёшь. Выловят как зайца с гончими. Да ещё и нас с ним повесят за компанию, иначе скучно будет одному болтаться на перекладине. А я не хочу рисковать своим имуществом, своим будущим и счастьем моих детей. Его всё равно не спасёшь. Конченый человек…

Деревянный весёлый перестук маленьких сабо послышался на лестнице, будто кто-то ударял по клавишам ксилофона, и девочка лет тринадцати сбежала по ступенькам. Уже не ребёнок, но ещё и не девушка, хорошенькая как куколка, со светлыми пышными волосами, она на миг остолбенела, увидев Шамрая; даже пальцы приложила к раскрытому от испуга рту.

— Кто это? — прошептала она.

— Иди в свою комнату, Ивет, — приказал отец.

— Я никуда не пойду.

— Хорошо, оставайся. Посмотри, что вытворяет твоя мать, — с раздражением произнёс отец, кивнув в сторону Шамрая. — Она задумала лишить тебя приданого, а меня покоя. Скоро здесь будет гестапо! А ей всё равно. Она забыла, что я взял её нищей. Две тысячи франков и корова — это сейчас ничего не значит да и тогда стоило чуть больше плевка. А теперь она и меня хочет сделать нищим…

— С него нужно снять наручники, — сказала Ивет.

— Его нужно запереть в подвал и немедленно идти за полицейским. Если не успеем сообщить в гестапо, его найдут у нас, и мы тогда окажемся укрывателями преступника, — ответил отец и приказал Шамраю: — Вставай…

Шамрай даже не взглянул на Лиэрваля.

— Вставай! — повысил голос хозяин.

Роман не шелохнулся. Ему казалось, словно он идёт по краю обрыва или по туго натянутому тросу над ущельем и каждый его шаг вызывает тонкий, пронзительный звон; не пошатнуться, не дрогнуть — это самое главное, потому что внизу пропасть. Сейчас лучше молчать и не подчиняться этому разгневанному господину.

— Ты сейчас же пойдёшь за кузнецом, — задыхаясь, прохрипела Пелажи.

— Ты подумала о том, что…

— А ты подумал о соседях? Они же возненавидят нас, позови мы полицию! Как мы будем тогда жить, ты подумал?

— Они не узнают.

— Узнают.

— Подожди, мама, — сказала Ивет, сверкнув весёлыми голубыми глазами. — Ты прав, папа. Полицию надо позвать обязательно. Только оденься попристойнее, а то, взглянув на тебя, можно испугаться. Месье ажан ещё подумает, что ты со страху ума лишился, если в таком виде выскочил из дома.

Жан Лиэрваль недовольно осмотрел себя. И вправду, выглядел он не самым лучшим образом. Уважаемому в деревне человеку появляться людям на глаза в таком нереспектабельном виде не пристало. Придётся переодеваться. А всё-таки, может, не стоит?

— Ты никуда не пойдёшь, — сказала Пелажи.

— Ещё как пойду! — ощерив зубы, зло усмехнулся Лиэрваль. — Ты меня знаешь. Раз я сказал, так оно и будет.

Ивет, не желая принимать участие в разговоре старших, осторожно обошла Шамрая и выскользнула за дверь.

— Пока ты будешь ходить за полицейским, — озорно улыбнулась Пелажи, — я этого парня так спрячу — никакое гестапо не найдёт. Целуйся тогда на здоровье со своим полицейским.

— Можешь прятать. Пусть даже его не найдут, меня это не касается. Моё дело заявить в полицию, а там хоть трава не расти, — строго сказал Лиэрваль и тут же как ни в чём не бывало спросил жену: — Неужели всё-таки следует переодеться?

— Обязательно, — сказала Пелажи.

Лиэрваль было направился в свою комнату, но проходя мимо Шамрая, увидел его петлицы и испуганно отшатнулся.

— Русский, — почти шёпотом выговорил он, и большие губы на его длинном, похожем на вытянутую дыню лице вдруг побледнели и задрожали. — В полицию. И как можно скорее!

Жена с любопытством взглянула на беглеца. Она шагнула к шкафу, взяла алюминиевый авиационный бидончик, кружку, налила молока, поднесла к губам Шамрая,

— Пей!

Лейтенант не пошевелился.

— Пей, — тихо сказала женщина, краешком кружки разжала пересохшие губы, наклонила её и попросила почти нежно:

— Пей.

— Ты ещё нянчиться с ним будешь! — высоким фальцетом пронзительно взвизгнул Лиэрваль.

— Что ты кричишь? Ты же собрался идти в полицию, — спокойно проговорила женщина. — Ну и иди себе.

— А ты?

— А это уж моё дело и тебя не касается.

Лиэрваль растерялся. Душу его терзали противоречивое острые чувства. Конечно, жена права: всё село будет презирать Лиэрваля, если он выдаст пленного. Этот русский парень, видно, здорово насолил проклятым бошам, и потому помочь бы ему не мешало. Но, с другой стороны, вдруг кто-нибудь дознается, шепнёт полиции, и тогда пропадай пропадом всё хозяйство, которое с таким трудом, как муравей, собирал Жан Лиэрваль. Именно теперь, когда он стал не просто зажиточным крестьянином, каких тысячи, а чуть ли не помещиком, рисковать своим добром и благополучием он не может. Нет, дураков мало!