Тимофей Чернов - В те дни на Востоке

Старков слушал рассказ Ванчуна (так звали китайца) о его жизни при японцах.

— Японцы сильно жадные. Все отнимали: рис, кукурузу. Чумизу да гаолян оставляли семье. И то немного, чтоб не помереть с голоду.

Да, много они натерпелись за четырнадцать лет господства «сынов солнца». Японцы специальным приказом императора запрещали им есть рис, держали в нищете и отсталости. Китайцы не знали, что происходит во внешнем мире. Мир их был заключен в собственной фанзе. Редко кто бывал в городе. Хотя железная дорога проходила недалеко, японцы не разрешали им ездить в комфортабельных вагонах. Так было развито презрение к «низшей расе» покоренного народа.

— Ничего, Ваня, вот прогоним японцев, и заживете свободно, — говорил Старков.

— Лусска — шанго! Лусска солдат нам слободу дал, — оживляясь, говорил хозяин.

Старков достал из вещевого мешка гимнастерку, белье и подарил Ванчуну.

Чтобы отблагодарить солдат, китаец принес с огорода корзину огурцов, помидоров, лука.

— Спасибо, дядя Ваня, — сказал Степной, складывая дары в вещевой мешок.

Когда они вышли со двора Ванчуна, около повозки их ожидали сельчане. Старики сидели на земле, раскуривая длинные трубки. Рядом стояли корзины с овощами, яйцами и бутылками ханшина. Увидев Арышева, они обступили его. Пожилой, с выбритым лицом плотный китаец объяснил, что они хотят купить у русских солдат коня.

Остальные согласно кивали и показывали на рыжую лошадь, на которой приехал Арышев.

— Может, верно, отдадим, товарищ старший лейтенант? — сказал Старков. — У них же кроме ишаков ничего нет.

— Не возражаю, только кому отдать?

Плотный китаец оказался старостой. Старков отвязал от повозки лошадь и передал ему.

— Получайте, друзья, для общего пользования. Может, скоро будете жить колхозом.

Напрасно отступавшие японские части рассчитывали на то, что за Хинганом русским будет дан отпор. Как пирог, разрезанный на части, Квантунская армия лишилась централизованного управления и не в состоянии была оказать активного сопротивления. Обстановка менялась, как в калейдоскопе: пока приказ командующего доходил до штабов соединений и частей, наши войска уже прорывались вперед, и японские командиры действовали по своему усмотрению.

…Главное внимание генерал Ямада уделял северо-востоку, оберегая Харбин, Чанчунь, Мукден, которым угрожали войска дальневосточных фронтов. И меньше всего беспокоился о западе, полагаясь на неприступность естественных преград — Хинганские горы. Поэтому полк из бригады Хирота, перевалив хребет, не встретил ни одной японской части. Мстя за неудачи, постигшие бригаду, командир полка решил вступить с русскими в бой.

В долине, куда спускалась дорога, японцы заняли огневые позиции. Пока подходил полк Миронова, они окопались на пологих холмах, укрыли в тылу лошадей. Огонь не открывали до тех пор, пока в долину не спустился головной батальон. И тогда японцы обстреляли его, принудили залечь.

Полк развернулся по фронту, занял позиции на склонах, поросших кустарником. Японцы не наступали, ждали видно, когда русские подойдут ближе, так как артиллерии у них не было. Зная об этом, наши батарейцы открыли мощный артогонь и пошли в наступление.

В это время подъехал Арышев. В лощинке стояли десятки повозок, автомашины, походные кухни и палатка полковой санчасти. Справа и слева от дороги ухали пушки.

Оставив здесь ездового, Арышев со Старковым и Степным поспешили в свою роту. Со склона они увидели, как метрах в пятистах от них с холмов японцы вели ружейно-пулеметный огонь по цепи наступающих батальонов. Артиллеристы перенесли огонь за холмы. Наступающие с криком «ура» пошли в атаку. Японцы в разных местах начали выбрасывать белые флаги…

Арышев отыскал свою роту. Бронебойщики стояли тесным кругом, с обнаженными головами. Анатолий осторожно прошел сквозь ряды и среди лежащих на земле бойцов увидел Веселова.

— Костя… Друг ты мой бесценный, — прошептал он судорожно и, сняв каску, склонился над телом. — Кто же теперь закончит твою поэму?

Глаза Веселова были чуть приоткрыты. Казалось, он сейчас поднимет голову, улыбнется и заговорит. Только гимнастерка на левой стороне груди, набухшая кровью, говорила о том, что он уже не встанет.

Быков подал Арышеву сержантскую сумку.

— Просил вам передать.

— Еще что-нибудь говорил?

— Не успел.

Анатолий расстегнул карман гимнастерки Веселова, вынул залитый кровью комсомольский билет.

…За Хинганом опускалось солнце. В долину вползал седой туман, смешиваясь с пороховым дымом. Полк хоронил погибших товарищей. Около холма была вырыта братская могила (четвертая после города Маньчжурии). Арышев стоял у края, придерживая за локоть связистку Нину. Глотая слезы, девушка смотрела, как товарищи положили Костю на дно глинистого котлована, затем справа и слева укладывали его товарищей. Кончилось короткое ее счастье. Больше она не увидит Костиных смешливых глаз, не услышит его голоса, его стихов. Не сбылась их мечта — возвратиться после войны в Ленинград и вместе продолжать учебу.

С речью выступил замполит Дорохов.

— Сегодня мы хороним своих боевых товарищей, отдавших жизнь борьбе за освобождение китайского народа от японских поработителей. Мы пришли в Маньчжурию, как приходили когда-то в Болгарию наши прадеды, чтобы освободить братский славянский народ от турецкого ига. Болгары до сих пор чтут память о благородных делах русских людей. Не забудет своих освободителей и многострадальный китайский народ. Добрые дела живут в веках…

Тоскливо было во время ужина в роте бронебойщиков. Не было балагура Кеши Шумилова, не стало остроумного рассказчика сержанта Веселова. Но товарищи будут помнить их всю жизнь и при случае поведают о них друзьям и своим детям.

Арышев сидел в сторонке, просматривал Костину тетрадь. В конце записей прочел последнее стихотворение Веселова:

Примолк, затаился в страхе Харбин, ожидая дальнейшей участи. Тот, кто чувствовал за собой большие грехи перед Советской Россией, бежал из города.

Убрался в свое дачное местечко Какагаши атаман Семенов, потеряв надежду на обещанный японцами пост правителя Сибири.

Не удалось въехать в родной Благовещенск на белом коне вождю фашистского союза Родзаевскому. Вместе со своими приспешниками бежал он, надеясь пробраться в Центральный Китай к чанкайшистам.