Тимофей Чернов - В те дни на Востоке

— Благодарю вас, Такэока-сан, но в Токио мне ехать не хочется.

— А куда бы вы хотели?

— В Шанхай. Там живет мой старший сын.

— Понимаю, господин атаман, но в Шанхай сейчас вступили американцы и войска Чан Кай-ши. Доблестные японские войска оставили город по высшим соображениям.

«И тут американцы! — вознегодовал Семенов. — Никуда от них не уйдешь»… Однако, поразмыслив, он решил, что Шанхай для него менее страшен, чем Советский Союз. В Шанхае можно раствориться или уехать из него в такую тихую страну, как Австралия.

— Все-таки меня больше устраивает Шанхай, — твердо сказал атаман.

Такэока выдал ему 20 тысяч иен, обещал подготовить документы.

Семенов вернулся в Какагаши, чтобы собраться в дорогу. Пустотой встретил его некогда людный и шумный особняк. Кроме экономки, никого не было. Дочери еще гостили у знакомых в Харбине. Атаман намеревался уехать без них, но теперь передумал: родины нет, а тут еще и детей потеряет. Последняя дочка от умершей кельнерши Зины воспитывалась у бабушки. А вот пятнадцатилетняя Лиза и семнадцатилетняя Таня от другой жены жили с ним. Он старался дать им хорошее образование. У Лизы было призвание к музыке. Она играла на рояле и аккордеоне. А Таня хотела стать учителем иностранного языка. Для того училась в немецкой школе. И если он оставит их здесь, что будет с ними?.. Нет, он возьмет их с собой, что бы там ни случилось.

Атаман дал телеграмму в Харбин, чтобы дочери немедля выехали домой.

На следующий день к нему прибыл офицер из дайренской военной миссии. Он сообщил, что есть возможность уехать в Пекин, а оттуда перебраться в Шанхай.

— Когда?

— Сегодня, даже сейчас.

— Сейчас не могу: дочери еще не вернулись из Харбина.

— Смотрите, господин атаман, как бы завтра не было поздно — советские на подходе.

— Понимаю, но…

Дочери скоро вернулись. Как они повзрослели! Даже низкорослая Лиза заметно вытянулась, похорошела. Но его больше удивили их взгляды на жизнь, их суждения. Они почему-то радовались, что Япония потерпела поражение. Говорили, что в Харбине все ждут прихода Красной Армии, что напрасно отец вызвал их — им так хотелось увидеть советских!

Семенов заговорил строго, желая разом покончить с этими девичьими сантиментами.

— Выслушайте меня, дети мои. Нам нельзя дальше оставаться здесь. Мы должны выехать в Шанхай до прихода советских.

Лиза, сидевшая у раскрытого рояля, надула губы.

— Папа, мы когда-нибудь поедем в Россию или вечно будем скитаться по чужим странам? В Харбине говорят, что после войны русским эмигрантам разрешат вернуться в Россию. А мы куда-то убегаем.

«Разрешат, только не мне», — желчно подумал атаман.

— Лиза, тебе не понять тех обстоятельств, в которые поставлен я. Вся моя жизнь была посвящена борьбе с большевиками. И поэтому со мной…

— Но это же было в гражданскую войну.

— Не-ет, — усмехнулся Семенов. — Нет, нет. Мне нельзя оставаться. А вы, значит, не хотите в Шанхай, к брату Святославу? — Он взглянул на Лизу, которая тихонько постукивала пальцем по клавише, потом на Таню — светловолосую и высокую, молча стоявшую у окна со скрещенными на груди руками.

— Брата Святослава мы плохо знаем, а в Шанхае нам делать нечего, — не оборачиваясь, твердо сказала Таня.

— Папа, поедем лучше в Россию. — Лиза подошла и прижалась головой к груди отца, сидевшего на диване. — Ты покаешься, и тебе простят.

— А может, я не прощу! — вдруг взревел Семенов. Глаза его полыхнули лютой злобой. Он оттолкнул дочь. Таким они его еще не видели. Значит, не напрасно мать как-то назвала его извергом рода человеческого.

— Папа, — холодно и спокойно сказала Таня. — А если бы победила Япония, заняла Сибирь по Урал и тебя поставили бы вроде императора Пу-И, разве это была бы независимая «новая» Россия, о которой ты мечтал?

Семенов отвел в сторону глаза, насупился. Это был тупик, из которого он не находил выхода, когда раздумывал о своей будущей России.

— Ну, тогда бы я организовал борьбу против иноземцев и изгнал бы их из пределов российских.

— Значит, опять кровь? Опять гибель цвета России? Нет, папа, ты не прав. Вот сейчас родилась воистину новая, независимая Россия…

— Таня! Замолчи! — крикнул Семенов. Но дочь не унималась:

— …которая разбила всех врагов и стала великой державой!

— Кто научил тебя так рассуждать? Это не твои мысли! Лиза положила руку на плечо отцу.

— Мы, папочка, в Харбине читали такие советские книжечки, которые тебе и во сне не приснятся. А в последний день даже слушали Хабаровск.

Лиза не сказала, что они ходили к Пенязевым, встречались с Машей, которая в корне изменила у них представление о Советской России.

— А какую я песню слышала! — Лиза подошла к роялю и заиграла, напевая: — Легко на сердце от песни веселой…

Семенов стиснул ладонями виски. Нет, с ними невозможно разговаривать. И надо было отправлять их в этот крамольный Харбин! Разве их теперь переубедишь? И он пошел, как говорится, ва-банк.

— Так вот, голубушки, если не желаете в Шанхай, оставайтесь с богом. Я поеду один. — Он поднялся с дивана, направляясь в свой кабинет.

Таня не сдержалась:

— Ну и скитайся всю жизнь на чужбине, а мы поедем в Россию! Семенов остановился, метнул гневный взгляд на дочь, но ничего не сказал. Махнув в отчаянии рукой, прошел в свой кабинет и рухнул в кресло. В душе его все клокотало. «Какая тварь! Вся в мать — упрямую, ядовитую…» Когда расходились, та предрекла ему позорный конец. «В России было два Гришки: Отрепьев и Распутин. Ты — третий Гришка — душегуб. Тебя ждет их участь…»

Однако, взвешивая разговор с дочерьми, он не мог не признать горькую правду. Да, он заблуждается в отношении «грядущей» России и, может быть, несправедливо осуждает настоящую. Умом, конечно, он понимает все ее достижения, но сердцем не хочет принять. А что касается Шанхая, то хоть он и заявил, что поедет один, но сделать этого не сможет. И не потому, что верит в помилование. Нет, просто благоразумнее остаться здесь, не обрекать детей на скитания. Что бы там ни было, его жизнь уже прожита, а у них…

Вечером приехал тот же офицер из военной миссии, Семенов твердо сказал ему:

— Передайте господину капитану — я никуда не поеду. Офицер взбеленился:

— Вы что же, господин атаман, решили сдаться большевикам?

— Как я поступлю — это мое личное дело. Поэтому обо мне не беспокойтесь, спасайтесь сами.

Семенов ждал прихода советских войск. Все, что нужно было взять с собой, он подготовил, а ненужное уничтожил. Сжег папки своей переписки с государственными деятелями разных стран, многочисленными агентами, собственные мемуары (печатные и рукописные), газеты и журналы, в которых он поносил большевиков.