Геннадий Воронин - На фронте затишье…

«Товарищ капитан, на батарее без перемен», — часто докладываем мы Кохову и ни с чем возвращаемся обратно. Чтобы сказать эту фразу, нам приходится ползать по полю под пулеметным огнем, а в балке опасаться каждого кустика. А собственно, для чего?

— А как же быть? — спрашиваю я Юрку. — Ведь капитан приказал. Приказ мы должны выполнять.

Смыслов понемногу успокаивается. Но говорит по-прежнему отрывисто, быстро:

— Поговорим с Грибаном. Он найдет нам другое дело. В охранение поставит или пошлет к саперам в окопы. В общем, я не пойду, поговорим с Грибаном. Мы ему подчиняемся, а не Кохову. Комбат — человек. Поймет он… А Кохов… Он просто боится…

…Мне тоже начинает казаться, что Кохов трусит… Вспоминаю первую ночь на высотке. Его бледное осунувшееся лицо, блуждающий взгляд, капельки пота, выступившие на его лбу, когда он докладывал командиру полка обстановку… Юрка, пожалуй, прав. Он всегда прав…

— Ладно. Давай завтра поговорим с Грибаном, — соглашаюсь я, залезая на нары.

…Мне снится странный лохматый лес. Я продираюсь через него вперед и вперед, а деревья, широко расставив сильные лапы-ветви, все встают и встают на пути. Они хватают меня за полы шинели и усиленно тянут назад — в кусты. Среди них и мой старый знакомый — исковерканный осколками дуб. Вот он, прихрамывая, забегает вперед и, загородив дорогу, наставляет мне в грудь свои обрубки-сучки. И тут же по его команде кряжистый соседний дуб обвивает и намертво стискивает мою ногу хрустящими холодными ветками. Я падаю навзничь и замечаю между деревьями фигуру Кохова.

«Поднимайсь! — кричит он каким-то странным сдавленным голосом. — Вставай!» От его крика деревья шарахаются в сторону и только калека дуб еще крепче хватает меня за шинель, за руки, за ноги и тянет, тянет куда-то вниз. Я пытаюсь сопротивляться и… просыпаюсь.

Меня стаскивают с нар.

— Вставайте! Освободите место!

Передо мной лейтенант Редин.

— Отогреться надо ребятам, закоченели в окопах, — объясняет он. — Вы пока на полу устройтесь. Утром они уйдут…

На наши места залезают саперы. Один из них не дождался, когда освободится место, прикорнул у порога. Пока нас будили, он заснул как убитый. Я сажусь с ним рядом на землю и мгновенно засыпаю опять.

В разведку! Мы с Юркой идем в разведку! И в какую — за языком!..

В детстве я спал и видел себя разведчиком. На войне это самая опасная, самая благородная и почетная работа, мечта любого солдата, потому что в разведку берут только лучших, посылают самых отчаянных.

Юрка тоже ликует. Он ожил, преобразился, с его лица не сходит самодовольная улыбка.

Нам еще не растолковали, как и где предстоит брать языка. Но вопрос о разведке уже решен, и у Юрки рождаются дерзкие, смелые планы.

— Лучше всего нам взять его на дороге между Омель-городом и Нерубайкой, — говорит он, сгорая от нетерпения высказать свою задумку. — Как только немного стемнеет, мы спокойненько подползем туда, сядем с разных сторон дороги и будем ждать мотоциклиста. Как он появится, натянем кабель, вышибем его из седла и прикрутим ему руки одну к другой тем же кабелем. А в рот вставим кляп. Сунем ему в зубы полкилограмма пакли, чтобы не мычал, и дело сделано…

— Да, — спохватывается Юрка. — А что, если смочить паклю в солярке? Он ухватит ее зубами и поперхнется. По-моему, он тогда и брыкаться не будет…

Его план я одобряю полностью. После, когда все будет кончено, могучий Пацуков, который пойдет вместе с нами, без особого труда дотащит фрица до батареи. Мы будем прикрывать Пацукова, а если все удастся сделать бесшумно, понесем или поведем пленного вместе.

Нам впервые улыбается возможность по-настоящему отличиться. Идея захвата языка принадлежит Редину и Грибану. Об этом они разговорились сегодня в землянке, и Грибан сразу выдвинул наши кандидатуры.

— Мои ребята справятся. Я уверен в этом, — сказал он Редину, который пытался предложить в разведку своих саперов.

Нам приказано готовиться к операции. Но пройдет ли разработанный Юркой вариант вылазки, пока неизвестно.

— Сначала мы обмозгуем, как лучше сделать. Сегодня к вечеру полу́чите конкретное задание, — сказал нам Грибан и велел заниматься своими делами, но быть начеку.

А дел у нас никаких нет. Если бы сейчас была ночь, мы, наверное, считали бы звезды. А сейчас тихий безветренный день. И мы с Юркой вылезли из прокуренного и прокопченного насквозь блиндажа, чтобы подышать свежим воздухом. Лежим на крышках от ящиков, обсуждаем предстоящую операцию и наблюдаем за облаками.

Над нашей высоткой удивительно спокойное небо. За неделю в нем только раз появились немецкие самолеты. Да и те прошли мимоходом. Вместо них над нами плывут и плывут облака. Чаще барашковые и кучевые. Реже появляются перистые — ярко-белые по краям. Они проплывают над нашими головами с «милого севера в сторону южную», словно торопятся вслед за уплывшей туда же осенью, подальше от холодов. А иногда облака вдруг останавливаются, зависают в прозрачном воздухе, начинают медленно, нехотя расплываться и, слившись в бесформенную рыхлую массу, закрывают все небо гигантским серым шатром.

Я люблю наблюдать за облаками, когда нечего делать. И часто вспоминаю в такие минуты учителя географии Ивана Васильевича Ганькова. Веселый, остроумный старик, он так живописно умел рассказывать о морях, горах и облаках, что мы забывали на уроках обо всем остальном на свете.

«Облака перистые. Чувствуете, какое звучное у них название?» — так начинал Иван Васильевич свой урок. Он выжидал паузу и, внимательно оглядев класс, продолжал доверительно:

— Однажды пришлось мне побывать на охоте… Летела стая гусей. Высоко-высоко. Настоящий охотник не стреляет в такую даль. Но с нами был молодой мальчишка — вот, вроде вас. Он не вытерпел и нажал курок. И представьте себе — попал. Правда, гуси улетели своим маршрутом. Но с неба падало перышко. Оно кувыркалось в воздухе до тех пор, пока не упало нам под ноги. Вот оно, это перышко…

Иван Васильевич не спеша доставал из грудного кармана обыкновенное гусиное перо, показывал его нам и сообщал, что перистыми облака назвали именно из-за их сходства с такими вот белыми перьями…

После такого рассказа невозможно было спутать перистые облака с барашковыми, тем более, что «про барашка с кудряшками» у Ивана Васильевича был припасен особый рассказ.

А вот Юрка не знает классификации облаков. Наверное, ему не повезло на учителя географии. И я с удовольствием щеголяю перед ним своими познаниями.

Вспоминаем учителей. Больше всех я любил Тамару Германовну Романову. Наверное потому, что она сама нас любила. В классе становилось скучно, когда из-за ее болезни не было уроков литературы. Я старался перечитать все книжки, которые она советовала нам читать — ради нее. И стихи учил наизусть тоже только ради нее: она искренне огорчалась плохими ответами…