Александр Гончаров - Наш корреспондент

— Так я здесь с вами перекочую.

Боец в ватнике и черной капелюхе оказался вовсе и не бойцом, а лейтенантом, командиром батареи. Ординарец постлал ему и Серегину не то попону, не то орудийный чехол. Бойцы усаживались в кружок вокруг жарко дышащего костра.

Старшина выдал всем по большому куску ржаного хлеба, густо посыпанному сахаром. Проглотив этот кусок, Серегин еще больше захотел спать, но, помня о предстоящем переходе, заставим себя разуться, высушить и размять пропитанные грязью портянки и снова обуться. Только после этого он накрылся плащ-палаткой, поджал ноги, чтобы не сгорели сапоги, и уснул мертвым сном, не обращая внимания на мелкий, но частый дождь.

Утром Серегин увидел неширокую долину, по которой передвигались группы моряков. Возле дороги стоял приземистый сарай, в него поминутно входили и выходили. Очевидно, в сарае находился командир батальона. Посчитав необходимым явиться к Острикову, корреспондент направился к сараю и очутился возле него как раз в тот момент, когда из сарая вышла группа офицеров. Впереди шел мужчина лет сорока пяти, с белеющими висками и хорошо выдубленным ветром и соленой водой лицом. Серегин понял, что это и есть подполковник Остриков.

Выслушав Серегина, кто он и зачем прибыл, Остриков сказал:

— Очень приятно! Только сейчас какие же материалы, когда все на ходу? Придем на место, тогда, пожалуйста, что было — все расскажем.

И, признав на этом разговор с корреспондентом исчерпанным, зашагал по направлению к перевалу неожиданно легким, юношеским шагом. За Остриковым двинулись другие офицеры, а за ними и корреспондент.

Вероятно, моряки знали кратчайшие пути через перевал. Они шли совсем не той дорогой, какой добирался сюда Серегин, лезли все время на кручи и преодолевали их с веселым ожесточением. Корреспондент скоро отстал от подполковника и шел теперь в массе моряков, которые были тяжело нагружены оружием и боеприпасами. День выдался ясный, теплый, и едва колонна втянулась в лесную тропу, как в воздухе надоедливо заныл немецкий самолет-разведчик «фокке-вульф».

Большое дело — коллектив. Проснувшись утром, Серегин с ужасом думал о том, что ему придется снова итти через перевал: ноги были будто чужие, все тело ныло-и болело от усталости и плохо проведенной ночи. Ему казалось, что он не в силах будет подняться на самый ничтожный пригорок, а вот все шли — и он шел, цеплялся за ветки, как и все, влезал на кручи… Шагая уже по ту сторону перевала, он встретил начальника политотдела. Бригадный комиссар ехал на рыжем дончаке в сопровождении ординарца и глянул на корреспондента еще более строгими глазами, чем обычно.

На привале Серегин развил — кипучую деятельность. По его просьбе Остриков вызвал нужных людей, поручил им дать корреспонденту все необходимые материалы. Начальник штаба и командиры рот взялись за перья, и вечером Серегин мчался в редакцию на попутной машине, увозя статьи о штурме укрепленной вершины, о встречном бое в горно-лесистой местности и на редкость обильную информацию.

Срочное задание было выполнено.

Дожди шли непрерывно. Набухшая почва уже не могла впитывать в себя влагу. Дождевые капли, перешептываясь, торопливо сбегали в низины, выемки, овражки, устремляясь оттуда в ущелье, где полноводные, бушующие потоки с глухим ревом мчались на равнины, сметая на своем пути препятствия. А в начале января над горами разразилась гроза, настоящая летняя гроза, с ливнем, молниями и громовыми раскатами, которые сперва были приняты за взрывы бомб. Между тем по руслам лесных дорог стекались к передовой пополнения и новые части. Теперь уже всем было ясно, что готовится наступление.

На-передовой особенно страдали от дождей… Они заливали блиндажи и окопы, бойцам негде было обогреться и обсушиться. Была напечатана специальная листовка о том, как бороться с водой и устраивать дренаж в окопе и блиндаже, но листовка мало помогла, потому что вода сочилась из стен окопов.

В плачевном состоянии находились дороги. В течение лета и сухой осени почва на военных дорогах миллионами ног, колес и копыт была столчена и стерта в настолько мелкую пыль, что приобрела все свойства жидкости: плескалась под ногами, разбегалась резвыми бурунчиками от быстро движущихся колес и даже, казалось, способна была испаряться, не уменьшаясь, однако, при этом в количестве. С наступлением дождей ноги, колеса и копыта сделали из этой пыли и дождевой воды крутой замес, лотом жидкий, а вскоре дороги стали непроезжими и даже непроходимыми: машины в них увязали, лошади, отощавшие на веточном корме, не в силах были передвигаться даже без груза.

И вот по горным тропам к бойцам передовой потянулись вереницы носильщиков. В вещевых мешках они носили хлеб и патроны, крупу и гранаты. Для мин и снарядов делались специальные переметные сумки, в которые умещалось по две мины: одна на груди, другая на спине. Специальные команды носильщиков не успевали оборачиваться, — приходилось снимать для этого и бойцов с передовой. Иногда на передовой оставалась половина постоянного состава, а другая половина работала на переноске боеприпасов. В начале января из Закавказья прибыло несколько ишачных транспортных рот. Маленькие серенькие ишачки, снабженные специальным вьючным снаряжением, как-то ухитрялись ходить по грязи горных дорог и были очень неприхотливы. Но если ишачок падал в пути, он захлебывался в грязи.

В таких неимоверно трудных условиях готовилось и было подготовлено наступление.

В редакции тоже с нетерпением спрашивали: «Когда же?», ругали погоду и часто поглядывали на небо. Серегин же поглядывал и на небо, и на соседний дом, но ни там, ни здесь не видел проблесков и только вздыхал от огорчения. Все занижались предсказаниями, особенно Марья Евсеевна, которая, бывая по долгу службы в полевом банке и на почте, каждый раз приносила «абсолютно точные» сведения о сроках наступления. Главный стратег редакции Тараненко, который прибыл из госпиталя и ходил с «деревянным адъютантом», посмеивался над Марьей Евсеевной, а на вопросы отвечал многозначительным молчанием, но, видимо, и сам ничего толком не знал. Однажды он, оставшись наедине с Серегиным, спросил:

— Слушай, старик, ты после того, как ушел из госпиталя, где был?

— Как — где? — не понял Серегин.

— Ну, куда ты ходил или ездил?

— Был по заданию редактора в батальоне Острикова. А что?

— А где батальон находился?

— Я его встретил на марше, а потом он стоял в Михайловке… Да что случилось?

— Бригадный сделал замечание Макарову, что сотрудники редакции отсиживаются в госпиталях и под перевалом, а на перевал ленятся ходить.