Александр Гончаров - Наш корреспондент

Серегин даже не нашелся, что сказать, настолько несправедливо-обидным показался ему этот упрек. Но, припомнив все, он понял, что у бригадного могло сложиться такое впечатление. Утром он видел корреспондента в госпитале, а на другое утро встретил его у подножия перевала. И, конечно, бригадный не мог предположить, что корреспондент за эти сутки успел пройти за перевал и вернуться обратно. Серегин хотел рассказать Тараненко все, как было, но раздумал и хмуро ответил:

— В госпиталь я заезжал по заданию редактора и задание выполнил.

— Ну, не огорчайся, старик, — сказал Тараненко, — редактор так бригадному и ответил. Не всегда хорошо попадаться на глаза начальству, особенно такому строгому, как бригадный. Учти это на будущее и собирайся в командировку.

— А что, ты уже знаешь срок? — оживившись, спросил Серегин.

Тараненко покачал головой.

— Я не совсем уверен, что его знает и сам командующий.

— Ну как это может быть?

— А очень просто: может, сидит сейчас и ждет, когда из Москвы скажут: «Начинай!» Ведь наше наступление — не само по себе, а, наверно, связывается с действиями на других участках.

— Какое ж мне тогда задание?

— Поедешь в гвардейскую дивизию и будешь ждать. Когда начнется, должен взять информацию о первом дне наступления и галопом мчаться в редакцию. Самое главное — помни, что редакции нужен оперативный материал.

Наутро, проснувшись, все увидели, что на дворе крепкий морозец, а с неба срывается редкий снежок. Это было принято как дополнительная примета того, что теперь-то наступление должно начаться немедленно. Серегин заторопился, потоку что путь предстоял немалый. К ночи он добрался до политотдела дивизии, заночевал там, а утром пошел на временный командный пункт. Холодный ветер пощипывал щеки, подковки сапог бодро ступали по отвердевшей земле. Под тонким слоем снега зеленела трава, захваченная врасплох морозом. Тропинка, исхоженная тысячами ног, круто поднималась в гору. И чем выше взбирался по ней Серегин, тем сильнее охватывало его очарование зимнего леса. Каждая ветка, каждый сучок, каждый еще не опавший лист были украшены густой, пышной бахромой инея. Он одел деревья лохматыми иглистыми гирляндами. Разгоряченный ходьбой, Серегин, одолев подъем, стал по-мальчишески, губами, собирать иней с веток, чтобы утолить жажду. На него повеяло едва уловимым запахом свежести. Легкие, пушистые облака, висевшие над горами, вдруг раздвинулись, сквозь них проглянуло солнце, и лес ожил, заискрился, заиграл чудесными радужными цветами.

Но вот в солнечную тишину вплелся воющий, заунывный звук. Постепенно он становился все явственней и гуще, и вскоре показалось раздвоенное туловище и желтые крылья немецкого разведчика, шныряющего между облаками. Мотор гудел нервно и зло, разведчик метался из стороны в сторону, как хищник, встревоженный присутствием охотника.

Штаб дивизии поместился в домике лесного хозяйства, в маленькой лощине, огражденной со всех сторон горами. Видно, раньше в домике уже базировалась какая-то часть, потому что в большой комнате были сооружены нары в два яруса. На верхних, лежа, работали офицеры штаба, внизу была толчея: дверь поминутно открывалась и закрывалась, впуская и выпуская связных и офицеров.

Серегин разыскал заместителя командира дивизии по политчасти подполковника Березкина — рослого румяного мужчину с пшеничными усами, — представился ему и спросил, что известно о сроках наступления. Подполковник пожал плечами, сказал, что приказа ждут с минуты на минуту, и посоветовал вооружиться терпением.

К вечеру подошло еще несколько офицеров, представителей от группы, от штаба армии, от политотдела. В комнате стало тесно. Коптилки, при свете которых работали штабисты, от недостатка кислорода горели синеватым чахоточным огоньком. Кто-то предложил итти в полки, и все согласились, что лучше ожидать приказа там, поближе к событиям.

Лунный свет процеживался сквозь легкие облака и морозный туман. В этом неверном освещении мохнатые горы, обступившие лощину, и цепенеющие в ночной тиши деревья казались призрачными. Представители шли гуськом вслед за связным. Шли в молчании, только подошвы сапог стучали по обледенелой дороге да изредка кто-нибудь спотыкался о мерзлую кочку. Раза три пришлось переходить по скользким жердочкам через ручей, вдоль которого уже наросли хрустящие звонкие закраины. Миновав широкую, изрытую воронками поляну и войдя в густой лес, офицеры увидели впереди огни костров. Это и был гвардейский полк, отдыхавший перед маршем на исходный рубеж.

У поворота в глубокое тесное ущелье стоял на пригорке рубленый домик, в котором находился штаб. Командир полка подполковник Шубников сидел у железной печурки и сушил портянки. У него был терпеливый вид кузнеца, ожидающего, когда нагреется поковка. Вероятно, он отдал уже все необходимые — приказы и доверял своему штабу и командирам батальонов, потому что был совершенно спокоен, свободен и охотно рассказал Серегину о боевых задачах полка: предстояло прорвать оборону противника в горах и овладеть населенным пунктом. Полк должен был развивать наступление, не тратя времени на окончательное подавление узлов сопротивления. Достаточно было их блокировать. Выйти на исходный рубеж приказано в ноль тридцать.

Сообщив все это корреспонденту, Шубников пощупал портянки, висевшие на дверце короба, нашел их достаточно сухими и стал обуваться неторопливо, но сноровисто. Розовый отсвет от печки ложился мягкими бликами на коротко стриженные седеющие волосы подполковника, на его прямой нос и крутой подбородок с ямочкой.

Батальоны длинной колонной потянулись мимо потухающих костров на крутую горную тропу. Снежок на этом южном скате днем, под лучами солнца, таял, к ночи тропа обледенела, поэтому итти было очень скользко. Недалеко от Серегина упал боец, несший — минометную плиту. Плита зазвенела, боец шопотом облегчил свою душу. Ему, так же шопотом, откликнулся другой боец, задетый, вероятно, плитой при падении. Потом Серегин сам упал и некоторое время карабкался на четвереньках, не находя опоры для ног. Вокруг слышалось тяжелое, натруженное дыхание десятков людей, топот ног, глухое побрякивание снаряжения и оружия.

К счастью, подъем скоро закончился. По гребню горы итти было легко. Снежок поскрипывал под ногами так звонко, будто здесь двигалась не пешая колонна, а ехал длинный обоз с немазаными колесами. Серегин давно потерял из виду подполковника и шел где-то у середины колонны.

Но вот колонна остановилась. Командиры стали разводить батальоны. Луна уже давно зашла, впереди во мгле смутно угадывалась гора. Серегину казалось, что на этой горе немцы и что они сейчас пристально всматриваются в темноту. Вдруг там что-то вспыхнуло, туманное небо озарилось мертвенным лунно-желтым светом. На его фоне отчетливо, будто нарисованные тушью, выделились каждое дерево на торе, каждая веточка на дереве.