Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

А коротыш ничего не видел, чувствовал лишь муторный огонь в себе, который кружил голову, жег, подстрекал на смелость.

— Сядь, Зося!

Рука его блуждала где-то рядом с ее локтем, ее бедром, слепая, но жадная рука, и Зосе, видимо, хотелось, рубануть ее кулаком, круглым и злым бабьим кулаком, убить, как гадюку. Она бы заторопилась и рубанула, только скрип половицы за занавеской мешал ей. Сдерживал.

Саид отдернул цветастую полсть и вышел. Суровый, бледный, решительный. Шагнул к скамейке, где лежала шинель коротыша. Пошарил в карманах. Ничего не нашел. Отбросил. Шапку тоже отбросил, пропитанную потом и жиром. Стал перед эсэсманом, рядом с хозяйкой.

— Что?! — удивился коротыш, не поняв, откуда вдруг взялся мундир офицера. Удивился и как что-то почудившееся отстранил его рукой. Рука сделала полуоборот, не достала мундира, вернулась на колени. — Что за шутки, Зося?

Потом он поднял глаза и увидел лицо Исламбека. Незнакомое, но строгое офицерское лицо, не обещающее ничего радостного.

— Встать! — гаркнул Исламбек и сжал в бешенстве кулаки.

Ничего, ничего ровным счетом не понимал коротыш. Он, может, и поднялся бы, но все произошло так неожиданно и так неправдоподобно, что мозг отказывался принимать команду. Во всяком случае, она не звучала для: него.

Саид догадался о состоянии эсэсмана. Повторил уже по-немецки:

— Ауф штеен!

Опрокидывая табурет, цепляясь пальцами за кран стола, коротыш приподнял себя как мог и, покачиваясь, застыл перед унтерштурмфюрером.

— Наконец мы тебя нашли, — глядя жестко и пытливо в мутные зрачки коротыша, сказал Исламбек. — У самого леса нашли…

Эсэсман хотел протереть глаза, смахнуть туман, который, как ему казалось, застилал истину, рисовал этого, внезапно возникшего унтерштурмфюрера, и все, все, что с ним связано, однако поднять руку не решался. Слишком грозен и суров был офицер. И слова страшные: «Наконец-то мы тебя нашли!» Неужели коротыша ищут!

— Зося… — жалостливо пролепетал эсэсман, словно искал у хозяйки защиты или объяснения.

Зося молчала. Да и что она могла сказать, ей самой было все непонятно.

Саид шагнул к коротышу, запустил руку в его карман — один, другой, — там было пусто. Успокоенный, отстранился, сел на лавку, сказал уже тише и сдержаннее:

— Думать способен? Или надо проспаться?

Пальцы коротыша с трудом, но все же нашли опору — он вцепился в доску стола, перестал качаться.

— Не знаю…

Потом стянул брови, огромным усилием воли заставил себя ощутить реальность, отодвинуть туманную кисею.

— Что думать? — почти связно спросил он.

— Вспоминать, — пояснил Саид. — Вспоминать прошлое, то, что случилось четыре месяца назад…

Брови еще и еще стягивались. Рука поднялась и помогла стереть с лица, с глаз хмельную наволочь.

— Я сяду? — извинительно произнес он.

— Садись!

Он сел и стал тереть виски, старательно, насколько был способен. Помогло немного. Саид, наблюдавший за его работой, бросил, не то спрашивая, не то приказывая:

— Снегу…

Сказано было, кажется, Зосе, но принял совет коротыш:

— Да, снегу.

Тогда Зося вышла в сени, а оттуда за наружную дверь и тотчас вернулась с пригоршней морозной пыли, такой легкой и сыпучей, что она слетала на подол ее и на половицы торопливым пухом.

Коротыш принял от нее распадающийся ком и отер им безжалостно лицо, не морщась и не жмурясь даже.

— Ну? — спросил офицера. Упрямо и с вызовом спросил. — Ну?

— Утрись!

— Не надо.

Саид пододвинул лавку к столу, вплотную пододвинул, положил локти на доску, упер взгляд в коротыша.

— Тебя ищет Убайдулла!

Да, эсэсман был уже трезв. Во всяком случае, понял, о чем говорит унтерштурмфюрер. Вернее, зачем говорит. Убайдуллы давно нет, нет уже с октября прошлого года. Поэтому коротыш только на секунду теряется, выдает свою растерянность испуганным взлетом бровей, но сейчас же берет себя в руки и строит недоумение:

— Какой Убайдулла?

— Которого вы оставили на Берлинер ринге ночью…

— Ночью? Не знаю никакого Убайдуллу…

— Еще снега! — повернулся к Зосе Исламбек. — Побольше!

Женщина метнулась к двери, но коротыш остановил ее:

— Ладно… Зачем это! Убайдуллы нет. Нет никакого Убайдуллы…

— Почему нет?

— Потому что нет.

— Может быть, ты знаешь его как Саида Исламбека?

— И его нет тоже. — Коротыш вдруг осмелел, дерзко глянул на унтерштурмфюрера, дал понять, что все знает и понимает и хитростью его не возьмешь.

— Так вот, — решил сокрушить уверенность коротыша Саид. — Тебя ищет Убайдулла и не столько тебя, сколько пакет, который у него похитили на Берлинер ринге. Помнишь, черную клеенчатую обертку?

— Я не брал! — отшатнулся коротыш и даже заслонил себя руками от унтерштурмфюрера. — Не брал!

— А кто?

— Не знаю.

— Вас было двое.

Утверждение Саида помешало коротышу ответить сразу, он намеревался перенести все, что адресовалось ему, на человека, шедшего в ту ночь с ним рядом, но, видимо, унтерштурмфюрер мало знал, во всяком случае, плохо знал события Берлинер ринга, его можно было легко повести окольным путем к цели или вообще отвести от нее.

— Нас было четверо, — как можно увереннее произнес он и посмотрел на офицера с настороженным любопытством: поймет ли тот уловку.

— В машине? — уточнил Саид.

Окольный путь пресекался — офицер знал больше, чем показалось коротышу. Он знал даже о машине.

— Да.

— Но к Убайдулле вы зашли двое. И вернулись в машину двое, после того, как оставили друга в лесу. — Он был вашим другом?

На это коротышу не хотелось отвечать, очень не хотелось. Нельзя было просто. Но унтерштурмфюрер ждал, и единственное, что мог сделать коротыш, — выпросить себе отсрочку. Он облизал ставшие отчего-то сухими и горячими губы, проглотил слюну. И чувствовал при этом, как ждут его слов: офицер — холодный, требовательный и злой офицер, неведомо откуда свалившийся на голову коротыша и теперь впившийся глазами в лицо его, в каждую черточку, и в губы тоже, и стоявшая рядом огромная, оголившая полные руки Зося, такая добрая и податливая всегда, а теперь хмурая и напуганная. Ей-то что, зачем этой бабе слова коротыша!

Он тянул время. Молчание открывало ветру стены хаты — вдруг стали слышимыми и завывания его, и шорохи снега, и скрип рвущихся на петлях ставен. И все творимое метелью за окном ворвалось сюда, к людям, и заставило их поежиться от холода и тоски.

— Был, — в вой и свист вклинил свое слово коротыш, думал, затеряется оно, захлестнет его вьюга и никто не услышит. Услышали все же, или только догадались по движению губ, по горечи в глазах.

— Кто же взял пакет?

— Он… Если был такой пакет, — неуверенно высказал предположение коротыш. Надо полагать, о пакете ему не сообщили тогда, ночью. А возможно, он лгал.