Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

— Обязанности распределил тот, сидевший в машине? — поинтересовался Саид.

— Там было двое. Якуб тоже ждал нас…

Запоздалое открытие: Якуба уже не существовало, командир батальона застрелил его где-то в дороге между казармой и домом Зоси. Однако причастность Якуба к событиям на Берлинском кольце сама по себе вызывала интерес. Видимо, он тоже был другом Убайдуллы.

— Якуб вел машину, — объяснил коротыш. — Его взял капитан вместо шофера комитета.

— Тот заболел?

— Не знаю. Возможно… Или не нужен был…

— Потом, вернувшись в Роменский батальон, вы вспоминали ту ночь? Убайдуллу вспоминали?

Еще ужаснее требование. На него вовсе не хочется отвечать.

— Якуб вспоминал, — обошел себя коротыш и этим дал понять, что для остальных, кроме Якуба, та ночь была трудна. Мешала жить. И больше всего коротышу. — Но Убайдулла не умер, вы же сказали! — ухватился он за слова, брошенные унтерштурмфюрером вначале. Глаза коротыша опустились к рукам, нервно, вздрагивавшим на коленях, и долго, долго рассматривали их. — А пакет я не брал… Даже не знал, что он существует.

— Существовал, — подтвердил Саид. — Из лесу вы вышли двое…

— Значит, он…

Они познакомились уже в Берлине, когда по вызову «военного министра» оказались на Ноенбургерштрассе, в Туркестанском национальном комитете. Их будто бы требовал доктор фон Менке для какой-то очень важной беседы. Беседа не состоялась, но «военный министр» знал ее цель: формировались батальоны для отправки на Западный фронт, куда-то в Италию или Францию. Не для участия в военных действиях, а для несения гарнизонной службы, охраны важных объектов, борьбы с партизанами. Формирование шло в одном из лагерей под Берлином. Но пятерых из Роменского батальона не направили в лагерь, держали в городе. Вот тут-то и произошло знакомство с этим высоким обершарфюрером из Понятово. Представил его сам «министр», назвал настоящим джигитом и веселым парнем.

Он действительно был веселым и, главное, имел деньги. Много денег. В первый же вечер пригласил всех пятерых в ресторан и угостил вином. Потом почти ежедневно угощал коротыша и Якуба. Не только угощал, но и давал деньги в долг. «Не стесняйтесь, живем один раз, да и не сто лет. После войны рассчитаемся», — говорил он, когда Якуб отказывался от марок, извлеченных из тугого кармана обершарфюрера.

Однажды случайно, а может, и не случайно роменцы столкнулись в комитете с однополчанином Убайдуллой, земляком Якуба, он служил в батальоне до осени 1943 года. Такой застенчивый и тихий парень, но компанейский. С ним всегда можно было договориться насчет выпивки. Правда, в комитете он показался друзьям каким-то растерянным и даже напуганным. Сказал, что ему нельзя здесь появляться днем и вообще лучше совсем не появляться, так как у него особое поручение, очень, важное, но тоска и одиночество гонят его в город. Роменцы не придали этому никакого значения и сразу же потянули земляка на Линденштрассе, а потом на Ангальтербангоф, где и закусили, и выпили, и простились с другом. Конечно, главным заправилой был обершарфюрер, не жалевший денег по такому случаю, впрочем, были марки и у Убайдуллы. И немало марок. Роменцы пригласили друга на следующий день, но он отказался. «Нельзя, меня может увидеть гауптштурмфюрер». «Тогда мы приедем к тебе, — предложили друзья. — Всей компанией явимся!» Он согласился и дал адрес. Объяснил, как его найти. Второй километр до поворота на Потсдам. Бирхале какого-то немца или немки — Кнехель.

Это было скучное место. Почти деревня, тишина и запустение, но вино и даже «вайнбрандт» найти удавалось. После двух посещений Убайдуллы роменцы отказались топать по осеннему дождю к фрау Кнехель. Друг и даже земляк не стоил того, чтобы мокнуть часами на шоссе ради скучного вечера в его каморке. Однако обершарфюрер тянул компанию на Берлинер ринг, особенно Якуба и коротыша. «Друзей нельзя забывать, — стыдил он однополчан Убайдуллы. — Он там от тоски повесится. Вам перед богом отвечать придется». И они ходили к фрау Кнехель и пили вино и «вайнбрандт». Трое ходили. А иногда и один обершарфюрер наведывался к Убайдулле.

Недели через две обершарфюрер сказал по секрету коротышу: «Оказывается, Убайдулла изменник. Он предал нас. Не случайно сидит в пивном баре на Берлинер ринге». И показал объявление, где было сказано о каком-то Саиде Исламбеке, бежавшем из чрезвычайно секретного пункта и приговоренного к смерти. Фамилия была незнакомой, но все приметы, перечисленные в объявлении, совпадали с приметами Убайдуллы. «Он и есть Саид Исламбек, — шепнул обершарфюрер коротышу. — Я видел удостоверение в его шкафу, там так и сказано…»

Еще через две недели друзей Убайдуллы вывезли на машине ко второму километру. Якуб остался за рулем, коротыш и обершарфюрер пошли в лес. Обершарфюрер сказал: «Только не трусь! В конце концов его все равно расстреляют». «Он наш земляк», — ответил как будто бы коротыш. «Забудь это. Или ты хочешь вместе с ним лечь в землю. За укрытие такого преступника по головке не погладят». «А если выдать?» — предложил коротыш. «Уже поздно, — пояснил обершарфюрер. — Он нас приплетет к делу, как только начнут допрашивать. Мне не хочется сесть за решетку перед самым концом войны. Да и отделаешься ли решеткой, немцы теперь злы, как шайтаны…»

Шел дождь, и пробираться через лес было трудно. Трудно из-за дождя и темноты и еще оттого, что за лесом был земляк, их друг Убайдулла…

Легионеры уже спали, когда в казарму ворвалась рота СД. Часовые были сняты бесшумно, как снимают их обычно лазутчики противника — кому-то зажали рот, кого-то оглушили прикладом, впрочем, Хаит знал пароль и мог обойтись без насилия, но это не входило в его планы. Он намеревался осуществить операцию по самым лучшим образцам, показать мастерство карателей.

Никто не оказал сопротивления. Не успел. Автоматы висели в сенях и добраться до них было уже нельзя, а солдаты в черных шинелях уже стояли в проходах и держали оружие наготове. Руки у них дрожали, поднимись только или даже крикни, нажмут на спуск и изрешетят очередями и легионеров и сами стены казармы.

— Стройся!

Легионеры понимали, что это значит. В одном белье выйти перед койками и стать навытяжку. Стоять так, пока обыщут койки, мундиры, шинели, пока каждый карман не будет вывернут и не окажется пустым. Горе тому, кто спрятал пистолет в постель. Его расстреляют сейчас же — выведут наружу и хлопнут. И будет лежать на снегу до утра, пока не занесет метель, не превратит в белый бугорок студеная пороша.

— Стройся! Быстро.

У Хаита был какой-то список, он смотрел в него и выкликал легионеров. Они делали два шага вперед и замирали. Испуганные и озябшие. Солдатское белье не защищало от холода, что гулял по казарме — бывшем колхозном коровнике, превращенном немцами в жилье для рядовых. Несколько железных печей, раскаленных докрасна, не в состоянии были отстоять коровник от ударов ветра и мороза.