Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

Брови Ольшера поднялись еще выше: теперь он не только удивлялся, к нему пришла растерянность — кто-то второй ворошит историю с пакетом, кому-то нужен унтерштурмфюрер, его, Ольшера, унтерштурмфюрер.

— Кто? — кинул он вопрос Галицыну. Кинул так поспешно, что выдал себя, свое беспокойство.

— Эти! — скривил рот Галицын, намекая на эмигрантов, что сидели у эстрады и пили, как хмельное вино, слова цыганской песни. — Они все помнят и все знают. Они работают лучше нас, господин гауптштурмфюрер.

«Проклятие! — ругнулся про себя Ольшер. — Все заняты пакетом, даже энтээсовцы включены в поиски». К раздражению, что вспыхнуло в капитане, присоединилась и обида: честно ли делить чужое добро. Документы принадлежат только ему, бывшему начальнику «Тюркостштелле», он добывал их с риском для жизни, он пошел на измену долгу, и вот теперь десятки, а возможно, и сотни людей, словно шакалы, набросились на тайну гауптштурмфюрера.

— У них создан «закрытый сектор», — наклоняясь к капитану и приглушая голос, продолжал рассказывать князь. — Проще, «оперативный сектор», который выполняет поручения щекотливого характера. Ну, сами догадываетесь, какого характера…

— Чьи поручения? — так же тихо спросил Ольшер. — Немцев?

— Немцев тоже, — кивнул Галицын.

«Ясно! Эмигранты работали на иностранные разведки, те самые разведки, что преподнесли капитану пятьсот марок в виде награды. Непостижимое вероломство!» Ольшер не мог скрыть своего негодования:

— Не слишком ли большое доверие оказывается этим болтунам!

— О, капитан, они болтают только здесь.

Неожиданно Ольшер сделал открытие: князь работает на НТС, на этот белоэмигрантский союз! Иначе откуда у него такие сведения.

— Сколько они платят агентам? — не желая обидеть собеседника, задал общий вопрос Ольшер.

Щепетильность отсутствовала у Галицына, как и прочие достоинства, да в таких случаях она и не нужна — всю жизнь ему приходилось продаваться и всегда торг был откровенным. Правда, до сорок пятого года его покупали только немцы и он кичился своим постоянством. После сорок пятого похвастаться этим князь уже не мог.

— Нам, мелкой сошке, дают по сто марок в месяц, если, конечно, мы не набредем на что-нибудь стоящее. Тогда особое соглашение.

Унылый тон, с которым излагал условия своей работы Галицын, поразил Ольшера. Старик выброшен на свалку, его топчут, и он даже не чувствует чужих ног… И в то же время этот выброшенный на свалку князь знает о тайне Ольшера. Пусть не все знает, но имя унтерштурмфюрера ему известно. Кто-то напомнил. Кто и зачем?

— Саид Исламбек — это особое соглашение?

— Да.

«Немцы и американцы ведут работу по нескольким каналам, и не только работу, но и проверку. Его, Ольшера, проверяют. Неприятная, весьма неприятная ситуация!»

— И вы считаете возможным поделиться своим приобретением со мной, человеком, которого так мало знаете?

Разоблачение не смутило Галицына.

— Вам это нужно, и вы заплатите за покупку, — откровенно изложил он свою точку зрения.

— Но один товар в двое рук? — напомнил о честности Ольшер.

— Перестаньте, гауптштурмфюрер! Все равно они перепродадут мою информацию и перепродадут в три раза дороже и, притом, не в одни руки, а в несколько сразу…

Излагая элементарные истины своему собеседнику, князь не забывал о коньяке и закусках. Ел он аппетитно, ел много, и чувствовалось, что такой, как сегодня, ужин ему предлагают не часто, далеко не часто.

— Они заработают на мне, — продолжал Галицын. — Эта шайка удерживает с нас, рядовых информаторов, по 50—60 марок. Ведь по ведомостям каждому полагается 150—200 марок, англичане платили даже по 300 марок, а где они, эти 300 марок? Здесь, в «Тройке», в «Дону», в «Мазурке»! У Романова, Ольгского, Паремского кругленькие суммы в банках… В Швейцарии и во Франции. Между прочим, немцы наши информации тоже перепродают англичанам и американцам… Сплошная спекуляция!

«Но я, я даю им целое богатство, — взбесился от обиды Ольшер. — Моя тайна стоит миллионы. Сеть вторжения! Готовая армия в тылу противника! Нет, так просто не расстаются с миллионами!»

— Кто назвал вам имя унтерштурмфюрера? — потребовал Ольшер у князя.

— На это я не могу ответить, — по-деловому объяснил Галицын. — Да вам и не нужен назвавший. Тем более, что сведения оперативники получили от работников бывшего Туркестанского национального комитета…

— Из Мюнхена?

— Так точно… Там штаб теперь, и во главе его опять Баймирза Хаит и Вали Каюмхан. Мы покупаем у них, они у нас, взаимная выгода.

— А кто из туркестанцев продал информацию, вы не знаете?

— Нет. Но думаю, что не мелкий торговец. О школе в замке Фриденталь было известно не многим.

Ольшер окончательно расстроился — его явно обходили.

— Никому не было известно!

— Кроме меня, естественно, — заметил Галицын, отправляя в рот очередную порцию салата. — Вы же не станете отрицать моего причастия к этому пикантному делу?

«Баймирза Хаит знал тоже, — вспомнил Ольшер. — Унтерштурмфюрер заглядывал в комитет на Ноенбургерштрассе и, конечно, разговаривал с вице-президентом. И не только разговаривал. Он выболтал тайну второго километра. Теперь это ясно. О всевышний, что делается на белом свете!»

Галицын покончил с салатом и перешел к сардинам. Нежно-серые спинки, облитые прованским маслом, не спеша покидали тарелку и перемещались в рот князя. Ольшера это тоже раздражало. Раздражала спокойная деловитость, с которой князь продавал тайны и поглощал содержимое тарелок. Сдерживать себя капитану становилось все труднее и труднее.

— Теперь уже ваша принадлежность к пикантным делам Ораниенбурга никому не нужна, — заметил Ольшер и тоже принялся за сардины.

— Не скажите! Вы, например, интересуетесь…

— Я?! — Ольшер нахмурился. Ободки очков вобрали в себя не только глаза, но, кажется, и брови капитана. Ему надо было показать свое недовольство намеком, но он вспомнил о начале разговора и осекся. — Я один интересуюсь и то не всем Ораниенбургом, а лишь мизерной его частицей…

— Уверен, что не худшей… — Галицын расправился с сардинами и запустил вилку в цветник с желтыми лепестками сыра. Они были тонки и нежны и тоже взблескивали жиром. — Кстати, я встретил здесь одну даму, которая способна заинтересовать господина гауптштурмфюрера…

— Этот товар не входит в мой перечень приобретений. Вы плохо знаете меня, князь.

— Что ж, на нет и суда нет. А дама хороша… — Галицын припустил веки, изображая этим свое восхищение. — Во всех смыслах хороша!

Дамы не играли никакой роли в жизни Ольшера, и он внутренне посмеялся над наивной хитростью князя — нет, на этом его не поймаешь. И притом какое отношение может иметь дама к Ораниенбургу. Абсолютно никакого. Не было в списках женщин. Никогда. Ольшер собрался сказать об этом Галицыну и вдруг вспомнил «шахиню». Была женщина. Была!