Георгий Брянцев - Это было в Праге

— На тебя будут засматриваться мужчины, а я ревнив и не хочу нарушать своего душевного покоя.

Потом Божена стала подозревать, что муж не откровенен с нею. Он куда-то уходит по ночам, у него есть какие-то дела вне службы и вне дома. На ее осторожные вопросы Нерич с раздражением отвечал:

— Могут же у меня, как у всякого мужчины, быть друзья? Я не ребенок! Меня знает добрая половина Праги. Уж не хочешь ли ты, чтобы я порвал с друзьями?

Нет, этого Божена не хотела, но она предпочла бы видеть его друзей в своем доме.

У Божены и мужа обнаружились разные вкусы. Они расходились в оценке людей. Это проявилось в первый же день после свадебного обеда. Оставшись с Боженой наедине, Нерич под впечатлением семейного праздника, испортившего его настроение, спросил:

— Откуда у тебя такие знакомые?

— Что, дорогой? Кого ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы этого шута Морганека. Что общего между ним и тобой?

Божена вспыхнула, обиделась.

— У нас очень много общего. Мы вместе работали в подполье. И Морганек не шут, а чудесный и мужественный человек. Дай бог, чтобы все чехи были такими, как Морганек.

— У тебя все люди чудесные. И Слива, и Морганек, и этот незадачливый Труска. Он такой же директор МТС, как я епископ. Ты очень неразборчиво подбираешь себе друзей. Это ошибка. Ты почему-то считаешь, что все твои поклонники — ведь ты молодая и интересная женщина — вместе с тем и твои друзья. Но ты глубоко ошибаешься, милая.

Божена еще больше обиделась.

— Я тебе в друзья никого не навязываю.

Размолвка в день, с которым у человека бывает связано так много радости и счастья, оставила глубокий и болезненный след в душе Божены. Уже тогда закралось сомнение — не обманулась ли она в своей любви?

А вслед за этим сомнением возникали все новые и новые… Ощущение непрочности их союза с каждым днем возрастало. Каждый из них жил своей, замкнутой жизнью. Постепенно исчезало то, что когда-то их сближало. Нерич не только не понимал, не ценил, но и разрушал ее душевный мир. Она не находила в муже никакого сочувствия своим интересам, никакого отклика. Оба они таили друг от друга все, что совершалось в их душах.

Божена потеряла вкус к жизни. Втихомолку она часто плакала. В отсутствие мужа она подолгу сидела у открытой печки и куталась в теплую шаль — она всегда чувствовала озноб. Куталась и думала горько, что ей теперь не согреться ни у какого огня.

Заниматься не хотелось, и Божена заметно стала отставать в учении. Она понимала, что из мелких, повседневных фактов непонимания и несогласия между ней и мужем вырастает стена. Божена мечтала о полном нравственном слиянии с мужем, а вместо этого родилась отчужденность. Ее образ мышления резко изменился. Она не решалась заговорить об этом с отцом и скрывала свою боль. Но постороннему человеку могло показаться, что в квартире молодоженов царят мир и любовь. Супруги никогда не ссорились, не говорили друг другу оскорбительных слов, но не говорили и сердечных. Мир был налицо, но мир холодный, не дающий радости. И не было уверенности в завтрашнем дне. По крайней мере у Божены.

Божена с болью в душе признавалась себе, что уже не питает никаких надежд на перемену. Углы до того заострились, что их нельзя было сгладить. Только большое, самоотреченное чувство могло ей дать силы примириться с положением, в котором она оказалась. Но такого чувства к Неричу она в себе не находила.

Невольное признание Софии, выдавшее тайну мужа, нанесло Божене окончательный удар. Умерли последние надежды. Весь мир ее печальной, ненадежной любви разбился в черепки. Все было обманом и самообманом. Открылась пустота, которую уже ничто не заполнит.

Божена очнулась, привстала. У нее было ощущение, что она одна в квартире. Прошла в соседнюю комнату — Нерича там не было. И тут ее ошеломила страшная догадка: не является ли Нерич и в данное время разведчиком? Ей стало дурно. Она долго не могла прийти в себя. Надо было пересилить себя и пойти к отцу. Личное несчастье перерастало во что-то большее…

На улице падал снег. Из-под дуги позднего трамвая сыпались синие звезды, город казался сказочно красивым в эту ночь. Но Божена была слепа и глуха. Горе целиком завладело ею.

Увидев дочь, вошедшую в его кабинет, Лукаш сразу всполошился. Она ни разу не была у него на службе. В этом не было никакой надобности. А сегодня ночью пришла. Весь вид Божены говорил о том, что случилось несчастье.

Божена молча подошла к креслу и почти упала в него.

— Что произошло? — испуганным голосом спросил Ярослав.

Она не могла сразу точно и внятно ответить отцу. Небывалое нервное напряжение сменилось слабостью. Губы Божены задрожали, она уронила голову на подлокотник кресла и разрыдалась…

Долго слушал Ярослав беспорядочный рассказ дочери. Когда она сказала, что до войны Нерич жил в Чехословакии не в качестве врача, а в качестве руководящего работника югославской разведывательной службы, лицо его почернело.

— А можно верить этой Софии? — спросил он.

— Я верю, — коротко ответила Божена.

Она рассказала, как изменился в лице Нерич, когда она сообщила ему, что у него и Софии общая профессия.

— Вот это ты напрасно сделала, — не сдержался Лукаш. — Если сбудутся наши худшие подозрения, ты навредила делу. Я сейчас вызову Антонина.

Божена с мольбой подняла руки.

— Антонин… — едва вымолвила она. — Какой стыд! До чего я дошла… Как он отнесется к этому?

— Самолюбие надо отбросить в сторону, дочка. Сами виноваты… Погрузились в болото, так надо выкарабкиваться. Антонин остается Антонином. Я его ни в чем не виню. Он честный человек.

Лукаш подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.

— Это ты, Антонин? Зайди ко мне. Да, да, немедленно… Да, важное. Может быть, даже чрезвычайное, — и положил трубку. — Он сейчас будет здесь.

Божена решительно поднялась, оправила пальто и шапочку.

— Я пойду… Сам расскажи ему обо всем. Мне слишком тяжело.

Ярослав подошел к дочери и положил свои тяжелые руки на ее плечи.

— Хорошо. А ты будь мужественна и не падай духом. У тебя есть отец и друзья. Крепкие друзья, которые не покинут тебя в беде. Поняла?

Она кивнула головой. Лукаш продолжал:

— Веди себя с мужем так, будто ничего не произошло и ты не придала этой истории значения. Если он сам заговорит на эту тему, упрекни его легонько, но не проявляй ни любопытства, ни подозрений. Ты хорошо понимаешь меня?

Божена снова кивнула головой.

— Будь коммунисткой. Признаюсь, и мне в голову лезут тяжелые мысли. Боюсь, как бы не пришлось нам обоим идти с покаянной в Центральный комитет. Все может быть.

Он поцеловал дочь, и она вышла из кабинета.

«Да важное. Может быть, даже чрезвычайное», — повторял Антонин слова Лукаша. Что же случилось? Никогда не говорил Ярослав так взволнованно и тревожно.