Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер

Петрович почему-то назвал радиопередатчик «Юркой». И вот «Юрка» стоит в бездействии, и она тоже ничего не делает. Только ждёт. Так было приказано: никакой самодеятельности, только ждать. А может, и надо научиться терпеливо ждать своего часа? Она читала, что выдержка – одно из главных качеств разведчиков. Но выдержка и бессмысленное ожидание не одно и то же. И какая она разведчица? Ей доверили лишь маленькую часть тайны, и то, кажется, на всякий случай. Может, её помощь вообще не понадобится?

Анна вдруг вспомнила лицо юноши, лежавшего в крови на дороге. Очень хорошее лицо, открытое. А если это всё-таки тот, кого она ждёт?

Придя домой, Анна стала с нетерпением ждать отца. Он хорошо знал виллу, и ему приказали почистить трубы, отладить краны – словом, навести порядок во всех коммуникациях. В общем, дел там хватало, и он ходил на работу ежедневно с утра до вечера. Когда отец вернулся, Анна встретила его тревожным вопросом:

– Ты ничего не слышал, схватили того, кто стрелял из ракетницы?

Анна старалась говорить спокойно, но на последних звуках голос её осёкся, и она принялась кашлять, делая вид, что горло перехватило простудой.

– Не слыхал, – медленно сказал отец. – А ты простудилась? Много бываешь на улице?

Анна хотела ответить, что не так уж и много, только по необходимости, но отец перебил:

– Ты, если не в управу, то сиди дома. В городе такое творится… Опасно. Поесть я и сам принесу.

Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?

В чём нашей жизни смысл? Он нам непостижим.

Как много чистых душ под колесом лазурным

Сгорает в пепел, в прах, а где, скажите, дым?

Она никогда не задумывалась над тем, в чём смысл её жизни, какой след оставит. Ей казалось, что он был сам по себе определён, как у всякой женщины: работа, любовь, семья, дети…

Так как будто всё и начиналось. Работа в школе ей нравилась. Любви, правда, пока не дождалась – студенческие симпатии не в счёт. Но она ещё молода, всего двадцать один год. Если бы не война… А теперь всё так изменилось, что с любовью придётся подождать до победы, до полного разгрома фашистов. И она обязана внести свою лепту в общую победу над врагом.

Ларский стоял у двери директорского кабинета, словно не решаясь двинуться дальше. Тот, кто собирался его допрашивать, чуть поморщился, пытаясь что-то вспомнить, но, оставив эту попытку, уже бесстрастно смотрел ему в лицо, и Сергей догадался: не вспомнил!

– Имя, отчество и фамилия! – поторопил его прыщавый и добавил не без ехидства: – Или не успели придумать?

Сергей молча смотрел в его прищуренные жёлтые глаза и медленно доставал из кармана паспорт. «Не узнаёт, не узнаёт», – вертелось в голове. Он так же медленно подал паспорт. За эти несколько секунд Сергей сумел успокоиться и сконцентрировать внимание на прыщавом, будто и не замечая того, который сидел по другую сторону стола в форме гестапо.

– Какого чёрта! – вспылил желтоглазый. – Я хочу это услышать от тебя!

– Я думал, что документу больше веры, чем моим словам, – спокойно ответил Сергей. – Ларский Сергей Иванович, помощник художника.

Прыщавый хмыкнул и заметил с сарказмом:

– Может, Ла-а-арин? Как у Пушкина?

«Пока не узнаёт, но всё-таки встревожен», – подумал Сергей.

– Нет, именно Ларский.

– Он у нас работает помощником художника, – с готовностью подтвердил Кох. – Поступил ещё в Ленинграде… Ах, извините, в Петербурге. Хотя… Но как же теперь именовать этот город?!

Кох совсем запутался и умолк. Гестаповец молча разглядывал Сергея, потом полистал его паспорт и, указав длинным сухим пальцем на дату рождения, так же молча поднёс к глазам прыщавого. Тот опять язвительно хмыкнул, обращаясь к Сергею:

– Двадцать семь лет, а ты не на фронте?

– Тяжёлое урологическое заболевание, – спокойно ответил Ларский и достал из кармана медицинскую справку.

Желтоглазый, прищурившись, внимательно прочитал документ и, быстро объяснив гестаповцу по-немецки, отдал справку и паспорт Сергею.

– Ну, хорошо, – заключил он, снова придавая своему голосу как можно больше сарказма, – с биографическими данными всё ясно. Но сейчас вы станете утверждать, будто этих людей не знаете и в лицо никогда не видели.

Перейдя на «вы», прыщавый с ехидной улыбкой положил на стол несколько фотографий. С одной из них, совершенно новенькой, без единого пятнышка или излома, смотрел майор Игнатов. Спокойное лицо, чуть насмешливый взгляд.

– Нет, почему же, – возразил Сергей, – видел два раза вот этого. – Он небрежно ткнул пальцем в фотографию Игнатова.

– Где? Когда? – быстро спросил желтоглазый, а гестаповец при этом молча впился глазами в Сергея.

– Здесь, в театре. У него было литерное место в первом ряду партера.

– Когда видели в последний раз?

– Не помню, – пожал плечами Сергей. – Может быть, с месяц назад или недели три… Ну, ещё при прежнем…порядке.

– Что вы знаете об этом человеке?

– Ничего.

– Припомните хорошенько.

– Мне нечего припомнить.

– Вам, конечно, известны, господин художник, приказы немецкого командования о том, кого мы награждаем, а кого расстреливаем? Так вот, если вы захотите нас провести, мы вас расстреляем. Запомните: награждаем и расстреливаем. Подумайте, что вас больше устраивает.

Желтоглазый выпалил это единым духом, и в голосе его было столько торжества, будто и в самом деле от него зависело, расстрелять человека или наградить. Как решительно причислил он себя к завоевателям. И это Витька-прыщавый!

Возвращаясь с допроса, в фойе Сергей столкнулся с художником – Григорием Николаевичем Пашиным. Тот, как обычно, взлохмаченный и небрежно одетый, семенил, пригнув голову к правому плечу. Он всегда так ходил, будто кто-то невидимыми нитями резко потянул правую половину тела книзу. Увидев помощника, расстроенный чем-то художник обрадовался:

– Серёженька, дорогой, вы от директора?

– Да, оттуда.

– Не знаете случайно, по какому срочному делу он меня вызывает?

– Понятия не имею. Но думаю, что всех нас сейчас вызывают по одному и тому же делу.

– Вы имеете в виду это…ночное происшествие? – догадался Пашин и испуганно захлопал глазами.

Он выглядел совершенно беззащитным, этот добрейший, несколько странный старичок, сохранивший наивность ребёнка в такие лета. Сергею захотелось приободрить его, и он сказал:

– Да вы не волнуйтесь, Григорий Николаевич. Спросят, кто вы, откуда, и всё.

– Разве я волнуюсь?

– Очень даже заметно, – улыбнулся Сергей. – Да, кстати, скажите директору: декорации для «Дамы с камелиями» у соседей. Здесь спектакль послезавтра, значит, надо послать за ними машину. Я вчера ездил туда на поезде и всё выяснил.