Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер

Все понимали, что над Зигфридом нависла большая угроза, но Игнатову ехать дальше нельзя: много крови потерял.

— У тебя что, сто рук?! — кипятился Николай, «жутко» вращая цыганскими глазами. — В случае гангрены отхватят — другая не вырастет!

— Надо посоветоваться с генералом, — внёс дельное предложение Рыжов.

С передовой Игнатов позвонил Панову, рассказал, что произошло. Тот выслушал, с минуту помолчал. Майор понимал: думает, решает. В самом деле, как быть? Отложить операцию — значит оставить Зигфрида в опасном положении ещё на неопределённое время и упустить возможность захватить Гука. Пробираться в тыл с раненой рукой бессмысленно и неразумно.

Панов приказал Игнатову возвращаться. Майор вынужден был подчиниться и, глядя на Николая, усмехнулся: всё-таки идёт именно он! Не хотелось вовлекать в это дело Зигфрида, но без него уже не обойтись, один Чернов может не справиться. Поэтому лучше всего добраться Николаю до Петровича, через него связаться с Зигфридом, передать сведения о Гуке и вместе обсудить, что делать дальше.

Старшина Мишин споткнулся о бруствер пустого окопа, каска сползла на глаза, он сдвинул её на затылок.

— Фу ты, мать честная! Осторожно, ребята…

— Ладно.

Игнатов прыгнул в окоп, пошарил здоровой рукой по разрушенному брустверу, нащупал кучу стреляных гильз.

— Окоп пулемётчика?

— Убит, — ответил нехотя Мишин.

Отсюда начиналась «ничейная земля». Дальше Игнатову идти не разрешалось. Он попрощался со старшиной, обнял Николая:

— Ну, действуй. Привет всем передавай, а особенно Анне. Молодец она. Да, вот ещё… Отдай Зигфриду письмо… Лучше после операции.

— Что за письмо?

— Ему от матери. Переслали из центра.

Чернов, Мишин и трое бойцов с автоматами и гранатами поднялись из окопа. Помимо задания провести Чернова через линию фронта, у группы прикрытия было и второе: на обратном пути взять «языка». Уже минут через пять Игнатов потерял их из вида — от сплошной облачности ночная темнота казалась ещё гуще. До рассвета оставалось пять часов. Валентин только сейчас почувствовал, как ноет раненая рука и по всему телу пробегает озноб. Он не уехал сразу после ранения, так как очень хотел сам проводить Николая в нелёгкий путь. Хорошо бы ещё дождаться возвращения группы прикрытия…

— Ну что, поедешь? — спросил Рыжов, когда Николай с группой прикрытия скрылся в ночной темноте.

— А как же «язык»? — ухватился за подвернувшуюся мысль Игнатов. — Не мешало бы его послушать.

— А я на что? Мне всё равно ждать группу.

— И я подожду.

— Да ты ранен!

— Ну… чего тут осталось… До света они вернутся.

И действительно, ещё заря не занялась, как разведчики вернулись. С ними был черноволосый румынский капрал, то и дело пугливо озиравшийся. Капрал мелко дрожал, то ли от испуга, то ли от холода. Ему дали горячего чая. Он стал пить его крупными глотками и постепенно успокоился. Переводчик, не знавший румынского, мучительно долго объяснялся с пленным на немецком языке, но тот или не понимал, или притворялся. Всё же удалось выяснить, что Папанеску — капрал 3-го батальона 130-го полка 2-й румынской горнострелковой дивизии, штаб которой находится на правом фланге танковой дивизии 40-го корпуса гитлеровцев, что война уже многим надоела, и румыны неохотно идут в бой за интересы Германии, что немцы активно готовятся к броску на позиции 37-й армии русских.

Мысленно сравнивая показания пленного с донесениями Зигфрида, Игнатов убедился, что они практически идентичны. Доклад старшины Мишина о благополучном переходе Николаем линии фронта несколько успокоил его. Но он-то прекрасно понимал, что это только начало пути. Днём Николай отсидится на хуторе у своего человека, а вечером тронется дальше. Будут контрольные посты, патрули и просто случайные встречи. Надо их обойти и уцелеть, иначе сорвётся операция с Гуком. Передавать сведения о нём Зигфриду по рации было слишком рискованно.

Грусть теперь редко покидала Анну, она всё время думала о Зигфриде. Зигфрид… Ведь это не настоящее имя, как и то, которым он пользуется в театре. Кто он, этот человек, так глубоко вошедший в её душу? Как его зовут? Что она о нём знает? Мало, очень мало. Но любовь не требует анкеты. Она пронизала ум и сердце. Заставляет Анну вздрагивать при каждом стуке. Не думала она, что ей выпадет чувство неразделённой любви.

А может быть, она напрасно отчаивается? Порой Зигфрид задерживает на несколько мгновений взгляд на её лице, и у него теплеют глаза. Она же видит! Но он молчит. И как только обнаруживает, что она заметила его взгляд, тотчас принимается за дело с преувеличенным усердием. В последнее время много занимается немецким языком и очень преуспел.

Анна подошла к окну. Там, на улице, умирала золотая осень. Землю устилала опавшая листва, и ветер время от времени ворошил её, сносил с газонов на тротуар или на дорогу. Но на некоторых деревьях ещё держались листья. У клёна, росшего неподалёку, они из жёлтых стали почти коричневыми. Тополя словно покрылись рыжим налётом, а стойкая ива всё ещё сохраняла свежесть бледной зелени. Как по-разному уходят в зиму деревья. Как люди — в старость. Но деревья снова расцветают весной, а весна человека никогда не возвращается. Весна её жизни тоже пройдёт, и уже скоро. А она не может насладиться ею в это жестокое время.

Анне на какое-то мгновение стало себя жаль. Немного радости видела она. Выросла без матери. И хотя отец не щадил себя, чтобы дать ей образование, он не мог заменить материнского тепла и ласки. Когда училась в институте, познакомилась с выпускником военного училища. Паренёк был весёлый, хороший и ей нравился. Юный командир предложил ехать с ним на Дальний Восток, куда получил назначение. Она не могла оставить болезненного отца, не могла заплатить ему неблагодарностью за все его жертвы и не согласилась, вернулась в родной город, начала работать. А тут — война. Вот такая короткая, ничем не примечательная биография.

«Какие глупости лезут в голову! — оборвала себя Анна. — Зигфрид правильно поступает. Он предан делу, только делу. И для меня ничего не должно быть выше этого». Она встряхнула головой, словно желала, чтобы все ненужные мысли выскочили оттуда. И только хотела отойти от окна, как заметила на улице подходившую к их дому элегантную молодую женщину. Таких Анна видела разве что на обложках модных журналов ещё до войны. Особенно к лицу женщине была шляпа с большими полями.

«Откуда здесь такая? — подумала Анна. — К кому идёт?» Женщина подошла к их двери и постучала. Анна судорожно стащила с себя старую вязаную кофту и бросила на стул в другой комнате — ей не хотелось предстать замарашкой перед элегантной незнакомкой. Она быстро провела расчёской по волосам, оправила блузку и пошла открывать.