Илья Васильев - Александр Печерский: Прорыв в бессмертие

— Не смейся над рубахой. Это счастье. Люка принесла тебе счастье.

В половине пятого вернулся из северного лагеря Бжецкий со своей группой. В это время показался во дворе унтершарфюрер Гаульштих. Шлойме Лейтман побежал к нему навстречу.

— Господин унтершарфюрер! Нам приказали закончить нары, а у нас нет точных указаний. Столяры стоят без дела. Может, вы на минутку зайдете?

Гаульштих направился к бараку. За ним следовал капо Шмидт. Когда я это заметил, то выбежал к Бжецкому:

— Забери Шмидта. Он не должен войти в барак.

Бжецкий взял Шмидта за руку:

— Не ходи туда, — сказал он ему.

— В чем дело?

— Если хочешь остаться в живых, не вмешивайся. Почти все офицеры уже перебиты. Следят за каждым твоим шагом. Не вмешивайся, говорят тебе.

С дрожью выслушал Шмидт слова Бжецкого. Губы его затряслись, он не мог произнести ни единого слова.

Лейтман пропустил Гаульштиха вперед и дал ему подойти к нарам. От первого же удара унтершарфюрер распластался на полу, раскинув руки. Маленький сухонький Шлойме так ударил топором фашиста, что не было надобности повторять удар.

Пора было уже подавать сигнал. Но еще был жив Френцель. Он не спешил явиться для осмотра шкафов. Некоторое время тому назад он проходил по территории, но в мастерскую не зашел. Глава лагеря еще не был обезглавлен.

Жестянщики пришли с металлическими трубами, к которых было спрятано шесть винтовок с патронами. Одна девушка принесла патроны к пистолетам. Она забрала их в квартире убитых офицеров. Сообщили, что Энгель, слесарь из Лодзи, убил в гараже, где сегодня работал, унтершарфюрера Вальтера Рыбу. Немец вошел в гараж с автоматом. Это показалось Энгелю подозрительным, и он недолго думая уложил фашиста прямо на пороге. Эта история могла быстро получить огласку. Ясно, что дальше ждать нельзя. Но что делать с Френцелем?..

— Черт с ним, — решительно сказал Лейтман. Раньше или позже, он свою порцию свинца получит и без нас. Пора убираться отсюда, время не ждет.

Минуту мы прислушивались. В лагере царила мертвая тишина. Я велел Бжецкому подать сигнал. Тишину разрезал резкий свисток. Лейтман отправился во второй лагерь сообщить, что начинается выход.

Со всех сторон хлынули люди.

Заранее было выделено семьдесят человек, почти все наши, советские военнопленные, которые должны были напасть на оружейный склад. Поэтому они шли в передних рядах колонны. Но сотни людей, которые только догадывалась о том, что что-то в лагере происходит, но не знали ничего конкретного об операции, теперь, в последнюю минуту поняли и стали напирать и толкаться. Каждый боялся остаться позади и стремился вперед. В таком беспорядке дошли мы до центральных ворот первого лагеря.

И тут нам навстречу вышел начальник караула, поволжский немец.

— Вы слышали свисток, так чего же вы толкаетесь, как стадо баранов?

Он не мог понять, почему сбор лагерников происходит с таким шумом, и стал орудовать кнутом направо и налево. Ему уже почти удалось построить колонну по пять человек в ряд. Но в этот момент он заметил, что кроме Бжецкого за ним следует еще несколько человек.

— Смотри, капо, как они все сейчас будут стоять, — крикнул он и взялся за кобуру.

Но в этот момент Розенфельд и еще несколько человек опустили на немца одновременно свои топоры, которые как по команде появились у них в руках.

Сдерживать возбужденную толпу было больше невозможно.

В это время к воротам стала подтягиваться колонна из второго лагеря. Некоторые женщины, потрясенные происходящим, от неожиданности подняли крик, кто-то был близок к обмороку, кто-то пустился бежать куда глаза глядят. Стало ясно, что построить людей в колонну невозможно. Тогда я громко крикнул: — Товарищи, вперед к офицерскому дому, режьте проволочные заграждения!

— Вперед! — кто-то поддержал меня.

Как гром раскатились по лагерю смерти выкрики людей. Шестьсот человек, измученные, истосковавшиеся по свободе, с криком «ура» рванулись вперед. В этом едином порыве объединились евреи России и Польши, Голландии и Франции, Чехословакии и Германии…

Лишь теперь охранники на вышках спохватились, что в лагере происходит что-то не то, и открыли стрельбу. Бывший майор Пинкевич и большая часть лагерников следом за ним кинулись к центральным воротам. Охранник у ворот был сметен и раздавлен под напором людей. Восставшие отрыли стрельбу из имевшихся у них нескольких винтовок, в фашистов полетели камни, в глаза им бросали песок, и все бежали, бежали к лесу. Но до леса многие не дотянули. Одни подорвались на минах, других догнали пули…

Советские военнопленные, следуя за мною, бросились на оружейный склад, но ураганный пулеметный огонь охранников прижал нас к земле. Оставшиеся в живых фашисты бросились отбивать склад. У восставших было всего несколько винтовок и пистолетов, и этого хватило, чтобы заставить фашистов ползать на четвереньках, но оказалось недостаточно, чтобы захватить оружейный склад. Захват склада не удался.

Почти у самых дверей склада я заметил начальника лагеря Френцеля, когда обершарфюрер пытался подняться с земли. Я в него выстрелил дважды, но не попал: видно, дало себя знать нервное напряжение.

За офицерским домом мы прорезали себе дорогу в заграждениях. Мой расчет, что поле за офицерским домом заминировано только сигнальными минами, оправдался. Но вот недалеко от заграждений рухнули трое наших. Возможно, они погибли не от осколков, а от пуль, так как с разных сторон немцы вели по нам беспорядочную стрельбу.

Сам я вместе с несколькими вооруженными лагерниками немного задержался, чтобы прикрыть безоружных беглецов.

Кто-то ко мне обратился:

— Товарищ командир! Пора отходить.

Какой внутренней радостью откликнулись во мне эти слова «товарищ командир», которых я давно уже не слышал.

Мы стали уходить. Заграждения теперь остались по ту сторону минного поля. Пробежали сто метров, еще сто… Скорее бы проскочить вырубленную полосу леса, где ты как на ладони и являешься хорошей мишенью для пуль преследователей. Поскорее бы достичь леса, чтобы скрыться там.

…И вот наконец мы под защитой деревьев.

Я остановился, чтобы перевести дыхание. Оглянулся назад и увидел, как отставшие мужчины и женщины, пригибаясь, продолжают бежать к лесу. Пули свистели всё чаще. Вот один упал лицом вниз. Другой подорвался на мине. Вот подкосило пулей женщину, которая была уже совсем близко от меня.

Где Люка, где Шлойме?

Большей части беглецов удалось вырваться из лагеря. Но многие погибли в этой просеке между лагерем и лесом.

Постепенно уцелевшие стали собираться вместе. После кипящего котла, откуда мы только что вырвались, показалось, что укрывший нас лес дремлет. Из лагеря все еще доносилась стрельба. Нельзя, никак нельзя задерживаться, надо бежать дальше, и в разные стороны, небольшими группами. Польские евреи пошли на запад, в сторону Хелма. Они и язык знали, и с местностью были знакомы, конечно, их тянуло туда. А мы, советские, — направились на восток. В тяжелом положение оказались евреи из Голландии, Франции, Германии — нигде на громадной территории, окружающей их, они ни с кем не могли объясниться.