Юрий Рышков - Капитан Быстрова

— Слава богу, — облегченно вздохнула Ксения Афанасьевна, убирая со стола. — Младший-то у нас пропал… А старший… По номеру полевой почты никак не определишь, где он находится. Разве это нормальный адрес? Я слыхала, военные ездят, а номер почты все тот же! Сделали так, что и не понять, где кто…

— Он в Грузии, — успокоила Наташа Ксению Афанасьевну.

Тамара после разговора с Кето наскоро пообедала, опустив маскировочную штору на окне своей комнатки, зажгла электрическую лампочку и села писать письмо доктору Бокерия.

Ей хотелось сообщить Шакро о многом, но прежде всего спросить, почему он не прислал ей письма с Наташей? И теперь она, Тамара, не знает — по-прежнему ли крепка их дружба? Хотелось сказать, что приезд Наташи словно бы поколебал ее веру в Шакро, хотя она должна верить ему и ни в чем не сомневаться. Ведь она любит его так же горячо, как и раньше…

Тамара писала очень быстро, выводя ровную и округлую вязь красивого грузинского письма, стараясь поспевать за убегающими мыслями. Изредка она перечитывала последние строки и писала дальше.

Тишину нарушили шаги матери. Затем скрипнула дверь.

— Ты слышала о бокериевской гостье? — спросила мать. — Не познакомилась? Говорят, славная девушка.

— Нет, сегодня не успела познакомиться. Кето рассказала о ней. Странно, Шакро почему-то ни в одном письме не упоминал о Наташе…

Тамара сложила письмо, запечатала и пошла на сельскую площадь к почтовому ящику.

Накрапывал дождь. Где-то на окраине селения дрались и визжали собаки.

Проходя мимо дома Бокерия, Тамара заметила пробивающуюся сквозь ставни узенькую полоску света в окне крайней комнаты второго этажа. Раньше эта комната пустовала, и Тамара поняла: там хозяева поместили Наташу.

Ощущая легкую тревогу, от которой почему-то было трудно избавиться, Тамара замедлила шаги. Ей показалось, что она способна возненавидеть приезжую…

А там, в комнате второго этажа, Ксения Афанасьевна и Кето уже более часа сидели у Наташи.

Петре, облокотись на край стола и подперев ладонями голову, молча слушал старших и наблюдал за Наташей.

— Коли что не так, — заботливо говорила Ксения Афанасьевна, — мы переделаем, как вам будет удобнее…

— Не беспокойтесь, пожалуйста… У вас тут рай земной! Что же здесь может быть не так?

— Сами решайте… А пока — спокойной ночи!

Кето и мать вышли.

Петре двинулся следом, но у порога остановился и, прислонившись к косяку двери, нерешительно посмотрел на Наташу.

— Ты хочешь о чем-нибудь спросить меня?

— Ты летчица?

— Да, милый.

— Настоящая или так?

Петре тихо, на цыпочках вернулся к столу. Наташа улыбнулась его вопросу, привлекла ребенка к себе:

— Самая настоящая: летчик-истребитель.

— Как это?

— Ну, значит, военная летчица. Воевала, была ранена, теперь с палкой хожу.

— Тебя сколько раз ранили?

— Три раза. — Наташа показала ему шрам на руке и, разобрав прическу повыше уха, склонила голову. — Посмотри, здесь, видишь, выстрижено было?

Петре слегка коснулся шрама.

— Больно?

— Нет.

— А еще где?

— В ногу, выше колена. Рана забинтована. Еще не зажила.

— А почему, если ты настоящая летчица, в женском платье ходишь? Военным погоны дали.

— И мне дали.

— Вот и носила бы.

— Я же в отпуске. Хочется в платье походить.

— Ты их на платье надень.

Наташа засмеялась:

— На неформенной одежде погоны не носят. С погонами надо быть одетой по форме, в военное…

— В штанах?

— Можно и в юбке.

— А у нас будешь все время в платье ходить?

Наташу удивляло любопытство мальчика. Вопросы сыпались один за другим.

— Да, у вас буду в платье ходить.

— Военной формы у тебя нет?

— Есть. Придет время являться в строй, тогда я надену.

— А у нас не будешь являться в строй?

Наташу развеселил вопрос Петре. Обняв мальчика, она поцеловала его в щеку.

— Нет, не буду! Являться в строй, — значит, вернуться в свою воинскую часть, в полк… Понятно?

— Понятно… А скажи еще: ордена почему не носишь? Дядя Шакро писал, что у тебя шесть орденов…

— Зачем же их носить? Да еще на тонком платье?

— Как зачем? Раз дали, надо носить.

— Тяжелые они, платье отвиснет… А у меня, видишь, складки здесь, тут и приколоть их некуда.

— Ордена у тебя с собой?

— С собой. На военной гимнастерке.

За дверью послышались шаги Ксении Афанасьевны. Она приоткрыла дверь и виновато взглянула на Наташу:

— Петре! Не надоедай. Гостье надо отдохнуть, и тебе спать пора.

— Иду. Спокойной ночи! Завтра еще поговорим, ладно?

— Ладно! Будь здоров, Петя. Спокойной ночи!

Почесывая переносицу, Петре вышел из комнаты.

Все же летчица ему как будто начинала нравиться.

Поднявшись довольно рано, Наташа перебинтовала ногу, умылась, причесалась и, написав Смирнову и Шакро Отаровичу письма, вышла на балкон. Отсюда открывался чудесный вид на морские дали. Солнце, по-весеннему яркое, щедро заливало горные склоны, покрытые цитрусовыми садами и плантациями чая. Густой и пряный воздух, насыщенный испарениями ночи, голубел по долинам и овражкам.

— Благодать! — прошептала она и с наслаждением вздохнула полной грудью.

После завтрака, не решаясь пока много ходить, она осмотрела приусадебный сад семьи Бокерия, внимательно слушая рассказы Ксении Афанасьевны о жизни колхоза, о цитрусах и чае. Наташа сравнивала работы в субтропическом хозяйстве с работой и жизнью колхозов своей области. Она вновь и вновь особенно остро вспоминала свои родные края, мать, сестренку и братика.

Тяжелое чувство охватывало Наташу, когда она старалась представить себе родное село Пчельню. Семнадцатилетней девушкой, в 1937 году, уехала она на учебу в авиационную школу и в последний раз видела родных в сороковом году… С той поры Наташа ни разу не была дома, а с июля сорок первого года ничего не знала о родных.

Идя по зеленеющему саду меж лимонных и мандариновых деревьев, мимо невысоких деревцев благородного лавра, Наташа невольно вспоминала уроки географии и ботаники. «А по прямой отсюда Египет ближе, чем Москва!» — почему-то подумала она, и в ее воображении встали желтые раскаленные пески, пирамиды, сфинксы… «И там война, и туда добрался Гитлер…»

Вернувшись с прогулки, она достала из чемодана книгу, но тут же отложила ее, заметив какие-то приготовления в доме. Кето, прибежав с работы, торопливо хозяйничала. Она раздвинула обеденный стол, накрыла его свежей скатертью с желтыми цветами, поставила вокруг стулья. Наташа догадалась, что предстоит званый обед, и видимо, по случаю ее приезда. Традиции оказывались сильнее трудностей военного времени.

Ксения Афанасьевна на все убедительные просьбы Наташи не устраивать никаких торжеств только добродушно посмеивалась: