Юрий Рышков - Капитан Быстрова

Глядя в небо, на знакомые, везде одинаковые звезды, Наташа попробовала восстановить в памяти события дня. Но где-то защелкал соловей. Это отвлекло ее и обрадовало: значит, поблизости все спокойно и тихо.

Думы, самые горькие и тревожные, сменяли одна другую. Наташе представились первые дни оккупации. Возможно, именно тогда и погибла вся ее семья, погибла — или под пулями, выпущенными в затылок на краю большого свежевырытого рва, или на виселице посреди села, и злой ветер много дней и ночей раскачивал тела матери, сестры и братика…

«Мать такая норовистая, непокорная… Одним гневным словом, одним презрительным взглядом, устремленным на какого-нибудь немецкого солдата, могла себя погубить».

И отодвинутое этими раздумьями, совсем недавнее становилось бледным и далеким…

«Так всегда, — думала она. — Разве семья Бокерия уже не канула для меня в вечность? Не во сне ли я видела ее? А моряки?.. А Сазонов?..»

Вспомнились слова песни: «Но мы знаем, нас прикроет краснозвездный ястребок!» Наташа горько вздохнула. «Все прошло и забудется… Не забудется только Сазонов… И не догонит, не прикроет его корабль мой ястребок. Песня забудется тоже… Прощай, Игорь! Неужели придется застрелиться? А жить так хочется… Жить надо! Жить, бороться и любить…»

Наташа почувствовала, как слезинка скользнула по виску, забежала в ухо и защекотала его. Ей стало жалко себя. Ну кто она сейчас? Кто?..

«Как же получилось, что я стала летчиком? Ведь не всякая женщина идет в летчики, да еще в военные…»

Наташа вспоминала, как Осоавиахим призывал молодежь, желающую овладевать летным мастерством.

— Без отрыва от учебы вы будете учиться летать! — говорил летчик-инструктор на комсомольском собрании техникума, в котором училась Наташа.

Тогда-то у нее и закружилась голова от волнения. Она встала первой:

— Запишите меня, Быстрову Наталью. Я могу…

— Летать? — пошутил инструктор, не без удовольствия взглянув на стройную, красивую девушку с толстой косой, решительным взглядом и твердым певучим голосом.

— Хочу учиться летать…

Через неделю она сидела у подошвы пологого холма на зеленом лугу возле планера и внимательно слушала инструктора. В группе было девять человек, из них восемь — мальчиков.

Потянулись дни учебы, светлые и радостные, полные волнений и переживаний, юношеского нетерпения и задора.

Наконец наступил долгожданный день. Резиновый стартер туго и упрямо растягивался под планером, в котором сидела Наташа, готовая к первому самостоятельному полету.

Взлет и посадка были приняты на «отлично».

Минул год.

Наташа решила обязательно поступить в летную школу. А до этого она приняла участие в авиационном празднике. В городке при большом стечении народа были показаны полеты учеников аэроклуба.

Первой заняла место в кабине планера Наташа. Ей, как самой способной ученице, предоставили право открыть праздник и показать фигуры высшего пилотажа.

Ребята разошлись длинным клином, натянув стартер до отказа.

— Старт!

Наташа придавила педаль отцепа, и планер, скользнув по грунту холма, взмыл вверх. Круто развернув его по ветру и описав первый круг, она поднялась метров на шестьдесят. Второй заход… Еще и еще по восходящим потокам воздуха…

Через пятнадцать минут полета она была уже на высоте шестисот метров. Никто из учлетов еще не поднимался так высоко — только инструктор… Но можно ли было не показать своего умения парить так же, как он?

Хотелось кружить еще и еще, забираться все выше и выше! Но надо придерживаться программы полета. Ведь на планер смотрят сотни людей.

Пора. Планер круто пошел вниз. Подчиняясь заданию, Наташа перевела планер в мертвую петлю. Мертвая петля! Инструктор называл ее петлей Нестерова. Планер круто пошел вверх, затем вышел из петли и как ни в чем ни бывало устремился дальше, снова набирая скорость. Еще одна петля, за ней — другая. Потом несколько переворотов через крыло. Затем, описав полукруг, планер легко и плавно сел на поле.

Выйдя из кабины, Наташа услышала громкие аплодисменты.

Дальше — летная школа, учеба, тренировочные сборы, полеты… И опять — учеба, учеба и учеба…

Затем война.

И вот она, гвардии капитан Наталья Герасимовна Быстрова, сбитая и побежденная в бою, затаилась здесь, на «необитаемом» островке, вблизи от родных мест… Как изменилась она и повзрослела за эти три года, даже за один этот день!

Думы, то сладкие от теплой грусти о прожитом, то мучительные при воспоминании о той неизвестности, которая ждет ее впереди, не давали Наташе покоя. «Как же так? Почему я валяюсь, как бродяга или вор, прячусь в кустах?.. Преступлений за мной никаких нет… Я скрываюсь от «новых хозяев»… Нет, не то!.. Я должна, я обязана спастись и вернуться к своим! Только так!»

Ночь прошла без сна.

При первых проблесках зари, еще в седой темени утра, Наташа покинула островок. Ей было ясно: надо кого-то встретить, конечно, человека своего, надежного, расспросить об обстановке и попытаться установить связь либо с партизанами, если они здесь есть, либо с подпольщиками. Они помогут связаться с командованием или перейти линию фронта. Отсиживаться на островке — бесцельно: здесь никого не увидишь. Но действовать надо осторожно.

Наташа двинулась на север и, пройдя не больше километра, вышла на проселочную дорогу, по всем признакам малоезженую. Облюбовав удобное для наблюдения место под густым кустом орешника, откуда дорога хорошо просматривалась в обе стороны, она укрылась там.

Над землей занималась заря, и вокруг звенел стоголосый птичий гомон. Замысловатые трели и посвисты наполняли лес, поднимались вверх, таяли в синеве неба. Свежий воздух, перекатываясь волнами, бродил по лесу, и медовые запахи трав и листьев поочередно сменяли друг друга. А когда поднялось солнце, веселые «зайчики», переливаясь, затрепетали на белоснежной коре берез, на молодой траве, на соснах, фиолетовых внизу и ярко-оранжевых, похожих на янтарные свечи, вверху.

Вытащив карту, Наташа попробовала хоть приблизительно сориентироваться. Если станция, которую вчера бомбили, лежит километрах в тридцати к северу, то она сама находится сейчас у реки, километрах в пяти-шести к западу от села Воробьево… Вот оно: кружочек и надпись… За Воробьевой через реку — Неглинное, дальше к югу — Никольские Хутора, а километрах в двадцати пяти должна быть родная Пчельня. На карте ее нет: она где-то южнее, за обрезом листа.

Внимательно разглядывая десятиверстку, Наташа почувствовала облегчение: в крайнем случае, она могла пробраться в Пчельню, и там, может быть, даже повидавшись с матерью, если она жива, узнать кое-что, достать одежду.

До полудня по дороге прошла группа женщин с топорами и лопатами.