Величко Нешков - Наступление

Начав врать, Матейчо уже не мог остановиться. Он хотел окончательно удивить свою хозяйку.

— А вот осенью на фронте в Македонии…

— А вы и на фронте были? — прервала она и вспомнила; что у нее было легкое увлечение офицером из военного округа прошлым летом, пока не отменили мобилизацию ее мужа в корпус в Венгрию.

— Конечно был, и даже добровольцем. Партия меня не отпускала, но я пошел на свой страх и риск. Хотелось мне пустить немецкой кровушки. — Он стискивал зубы так, будто против него действительно находились захваченные гитлеровцы, которые ожидали решения своей судьбы, зависевшей от его благоволения. Он начал ковырять в зубах вилкой. Это вызывало у Раины легкое отвращение к нему, но Матейчо продолжал лгать, ничего не замечая: — Значит, я ответственный и главный начальник всего фронта. — Он сделал рукой широкий круг над столом. — Мы удерживаем одну главную высоту, а они, понимаете ли, прут на нас, как осы. Отдаю ребятам приказ ждать. Решил подстроить фашистам пакость, какая им даже и во сне не снилась. Как только они приблизились к нам, я встал во весь рост и буквально закидал их гранатами, не менее двух-трех ящиков высыпал им на головы. Что там было, рассказать невозможно!

— Ой, — закрыла глаза хозяйка в притворном испуге. Она уже поняла, что Матейчо лжет и преувеличивает. — А посмотреть на вас, не такой уж вы и страшный.

— Так то же на войне! — самодовольно заметил Матейчо. — Если ты не убьешь, то тебя отправят на тот свет, — поспешил он закончить разговор и только теперь понял, что переборщил со своим хвастовством.

Раина опять спустилась в подвал за вином. Оставшись один, Матейчо подошел к зеркалу. Ему показалось, что китель с расстегнутым воротом очень идет ему, и вряд ли в городе можно найти офицера симпатичнее, чем он.

— Поживи себе, Матейчо, — разговаривал он сам с собой, глядясь в зеркало, — гляди не упусти случая. Ну и хозяйка тебе досталась! Везет же тебе, осел. Одним словом — краля. И ты ей, кажется, приглянулся. Знать, варит у тебя котелок. Черт бы ее побрал, буржуазию, до сих пор она на нас ездила, теперь наш черед поездить на ней. Разве ж на селе мы жили? Что это была за жизнь? — брезгливо скривился он, глядя на себя в зеркало. — Отруби, грязь, нищета и дикость, собаки на тебя лают, каждый лопух смотрит на тебя свысока. Слушай, осел, признайся себе, клюнул ведь на хозяйку, уже, как карп, заглотнул крючок. Возьми себя в руки! Если поймет, кто ты такой, будешь потом только облизываться. Смелей, Матей, ее душенька так же одинока, как и твоя, грех на душу возьмешь, в котле на том свете вариться будешь, если ее не утешишь. Ох, — он ударил себя по щеке, — если тебе везет, так чего еще надо…

В коридоре послышались шаги Раины. Матейчо сразу же сел на свое место. Его лицо приняло задумчивое выражение.

Раина вошла запыхавшаяся, поставила кувшин на стол и схватилась за грудь.

— Ох, вы не можете себе представить, как напугала меня кошка.

— Да неужели? — Матейчо с готовностью встал. — Почему же вы меня не вызвали, я бы ей укоротил хвост. — Он вынул пистолет.

— Господин капитан, умоляю вас, спрячьте оружие! — Она слегка отстранила его руку от своей груди, так как Матейчо решил проверить, действительно ли она испугалась.

— Ваше сердце трепещет, как птичка, — продолжал он, обнимая ее.

— Мне очень страшно, господин капитан! — Она делала вид, что отстраняется от него.

— Чего вы боитесь, дорогая, я с вами, не бойтесь, — глуповато ухмылялся он. — Я всю ночь буду вас охранять.

Она села. Игриво улыбнулась, наполнила бокалы, чокнулась с ним и, облизнув свои полные, сочные губы, сказала, прищурив глаза:

— Выпьем за здоровье героев!

— И за здоровье одиноких и пугливых молодых женщин! — Матейчо подмигнул ей, готовый тут же вскочить и заключить ее в объятия.

Она поняла его намерение, оценила его достаточно хорошо. У нее не оставалось сомнений, что ее квартирант наврал ей сегодня вечером с три короба, что он еще совсем недавно вертел коровам хвосты, грубо приставал к деревенским девчатам, но она изнемогала от сладостных желаний и была не в силах устоять перед ним. И чтобы не стать совсем легкой добычей, желая повысить цену взаимности, она поспешила изменить тему разговора:

— Вы здешнюю гимназию окончили?

— Я здесь учился, — сразу же соврал Матейчо.

— Ох, слушаю я вас, — вздохнула она, — и думаю, что вы ничего не получили в свои молодые годы.

— Да, оно, конечно, так. Мы жертвовали собой на благо народа, черт побери! — Он преодолел робость и неловко положил руку на горячее оголенное плечо Раины. Она смотрела на него с дерзкой улыбкой влажными и горящими от неистового желания глазами.

Матейчо схватил ее на руки и понес к кушетке. А она, прерывисто дыша, шептала:

— Ох, что вы делаете, вы сошли с ума…

Утром Матейчо проснулся, находясь все еще под впечатлением от проведенной ночи. Около часа он лежал на спине, и ему казалось, что он только что увидел какой-то сладкий и счастливый сон. Сквозь полуоткрытые шторы проникал солнечный свет, и веселый лучик плясал где-то посередине комнаты. Раина то выходила во двор, то возвращалась на кухню, напевая какую-то песенку. Матейчо прислушался к лесенке и, сонно потягиваясь, полушепотом сказал:

— Пой себе, душенька, повезло нам обоим, только бы судьба дала нам с тобой побольше времени поворковать…

В казарму Матейчо прибыл вовремя. Заглянул в одно помещение, в другое. Браться за работу не хотелось. Словно острая жажда, его мучило искушение поделиться с кем-нибудь своей радостной тайной. Но с кем в полку можно было поделиться, кому довериться, чтобы радость стала еще полнее? Не с кем. Друзей у него здесь не было, знакомых тоже. И тут он вспомнил о Самарском. Только ему он мог рассказать о своем неожиданном успехе в любви.

Матейчо сообщил в штаб полка, что его по очень важному делу вызывают в областной комитет партии. Этой ложью он преследовал еще одну цель — ему хотелось, чтобы в штабе создалось впечатление, что он на короткой ноге с самыми ответственными людьми, и пусть в штабе имеют это в виду, потому что может случиться и так, что ему понадобится куда-нибудь отлучиться.

В областном комитете его ждало первое разочарование. Ему сообщили, что Самарского в городе нет и что он вернется только через неделю. Тогда Матейчо пошел по главной улице: во-первых, ему хотелось пройтись, а во-вторых, хотелось, чтобы ему покозыряли младшие по чину, потому что от этого Арапский теперь испытывал истинное удовольствие.

Но только он вышел на площадь, как натолкнулся на Цоньо Крачунова. Матейчо не видел его с тех пор, как покинул участок в Камено-Поле. Крачунов заболел, ему сделали сложную операцию, получилось какое-то осложнение, и его с трудом спасли. Он был все еще болезненно бледным и слегка прихрамывал. От неожиданности Крачунов остановился и уставился на Матейчо, как будто не верил своим глазам.