Величко Нешков - Наступление

— Еще дней десять, говорите? А не будет ли слишком поздно? — удивленно спросил Додев, и какое-то скверное предчувствие шевельнулось в нем. Не начинает ли он с закрытыми глазами играть в какую-то легкомысленную игру? Его мысль лихорадочно и напряженно работала: «Сегодня или завтра выйдет постановление совета министров вопреки желаниям коммунистов, и это вызовет ответные меры с их стороны, и как раз тогда эти друзья используют меня в качестве пушечного мяса».

— Господин полковник, — сказал он, — похоже, что я вас не совсем хорошо понял. Вы предполагаете, что дней через десять солдаты будут годны для проведения нашей операции?

— Да. Именно это мы и имеем в виду.

— А не будет ли слишком поздно?

— Что дает вам основание для такого беспокойства?

— За эти десять дней они разве не примут никаких мер? Не слишком ли много времени мы даем им, чтобы опомниться?

— А что вы предлагаете?

— Ничего конкретного предложить не могу, так как не знаю общего хода дела и основного замысла в подробностях.

Бонев ухмыльнулся:

— Господин полковник, в двух словах: части вашей дивизии останутся здесь на более или менее длительное время. Солдат надо будет обработать осторожно и с умом, постепенно внушая им, что единственно правильным решением в этой обстановке было бы, не дожидаясь приказа, возвращаться в Болгарию. Любые контрмеры со стороны помощников командиров должны быть расценены, как насилие. Следует распространять слух, что эту зиму все будут здесь расчищать тоннели и мосты и что это делается по требованию югославов и с согласия болгарских коммунистов. Вы стоите как бы в стороне и сами выбираете момент, если это понадобится, когда солдаты арестуют помощников командиров…

— А потом? — спросил ничего не понимающий Додев.

— Делаете все необходимое, чтобы события развивались своим чередом, вызывая разложение среди солдат. Это послужит серьезным козырем в руках наших друзей, которые принудят коммунистов к уступкам, и постановление, таким образом, войдет в силу.

— Вы предлагаете арестовать помощников командиров?..

— В крайнем случае вы оцените обстановку, — прервал его Бонев. — Неужели вы будете колебаться?

— Нет, — задумчиво ответил Додев, и сомнение, как уголь, обожгло его сердце. «Я не колеблюсь, господин полковник, — думал он, — но вы-то сейчас уедете, а мы останемся здесь одни гореть на этом огне».

Лампа замигала. Пламя горело только на одной стороне фитиля, и стекло наполовину закоптилось.

В полночь полковник Бонев сел в машину, и свет фар прорезал непроглядную тьму возле реки Ибыр.

В долине Ибыра дул порывистый, сырой и холодный ветер. Подняв воротник шинели и опустив поводья, Манев возвращался в штаб полка. За его спиной медленно угасал багровый закат, а на востоке по серому и тяжелому небу ползли сырые облака, свинцово-красные от последних лучей заходящего солнца.

В долине Ибыра окрестные голые холмы, по которым гуляет вольный ветер, навевают тоску. Но в сердце Манева теплится неясная радость, вызванная добрым предчувствием, что последующие дни принесут резкий поворот хода событий и сразу и навсегда освободят его от обидной зависимости от людей, которых он всю жизнь презирал и ненавидел.

Около села Василевцы, слева от шоссе, на железнодорожной линии вытянулись один за другим в длинный ряд железнодорожные вагоны.

Между шоссе и рекой 3-й батальон устроил небольшой импровизированный лагерь из выкопанных на скорую руку землянок, использовав на дрова останки разбитых немецких вагонов. Около костра собралась большая группа солдат. Они оживленно беседовали.

Манев въехал в село, свернул к штабу на площади. И здесь солдаты собрались у костра и шумно о чем-то разговаривали. Манев ловко соскочил с коня, бросил поводья адъютанту Додева, по привычке распорядился, чтобы адъютант, прежде чем снять седло, поводил коня немного и только после этого дал ему воды.

Обветренный, с раскрасневшимися щеками, Манев вошел к Додеву. Он пребывал в великолепном настроении. Додев сидел, согнувшись, около печки, босой, в шлепанцах, облокотившись на край походного столика, на котором стояла пустая бутылка с пестрой этикеткой.

Хорошее настроение Манева передалось Додеву. Он любезно подал ему руку, указал на стул, приглашая сесть. Молча налил ему в рюмку шартреза.

— Ну, Манев, чем порадуешь? — уныло спросил Додев, слегка подавшись назад.

— Надеюсь, что не разочарую вас, господин полковник, — улыбаясь, ответил Манев и залпом выпил рюмку до дна.

— Меня интересуют солдаты, — прищурился Додев.

— О них у меня самые свежие и непосредственные впечатления. Разрешите доложить по порядку?

Додев молча кивнул головой.

— Как вы мне приказали, — оживленно начал Манев, — я побывал во всех ротах первого батальона под предлогом, что необходимо произвести еще раз проверку всех людей, представленных к награде. Предлог был вполне подходящим. И самое важное, он не вызывал никакого сомнения прежде всего у помощников командиров. Одним словом, желание вернуться в Болгарию растет. Но люди опасаются, что их оставят здесь расчищать тоннели и железные пути.

— Манев, как вы считаете, легко будет обуздать это недовольство?

Манев пожал плечами и, недоумевая, спросил:

— Зачем, господин полковник? Ведь мы этого добиваемся…

— Да, но коммунисты легко смогли бы устранить эту помеху.

— По моему мнению, это исключено.

— Что дает тебе основание так их недооценивать?

— Мне кажется, мы меняемся с ними ролями: теперь они окажутся в том же положении, в каком мы оказались в сентябре.

Додев уныло покачал головой, вздохнул и спросил:

— Что же дальше?

— Партизанская рота, которая сейчас очень сильно поредела, не представляет никакой силы. Похоже, что желание вернуться назад у них самое сильное. Виделся с поручиком Генчевым в госпитале…

— На таких трусов, как он, рассчитывать особенно нельзя. Но моему глубокому убеждению, Генчев — редкая сволочь.

Манев покраснел:

— И все же он против нас не пойдет.

— Еще неизвестно, — возразил Додев.

— Между прочим, он мне рассказал об одном солдате из четвертой роты. Этот солдат раньше был его человеком. Генчев считает, что мы могли бы его использовать. По его мнению, этот солдат не моргнув глазом может прихлопнуть любого, кого мы ему укажем.

Полковник заерзал на стуле и нервно прервал Манева:

— Ты сразу же начинаешь вести легкомысленную игру. Нельзя так доверяться поручику Генчеву. Прежде всего еще не созрели условия для того, чтобы идти на крайние меры. Думаю, что сегодня утром я достаточно ясно тебе объяснял, в чем будет заключаться наше участие в делах: надо быть, насколько это возможно, пассивными, и ничего более.