Величко Нешков - Наступление

В глазах у Чугуна потемнело. Огромным усилием воли он сдержал себя, чтобы не ударить Данева кулаком в лицо, и только чуть поднял руку. «Какая гадина, прикидывался до сих пор! А мы ему верили! Как слепые! Небось насмехался над нашей доверчивостью! Но какие же у него должны быть нервы! Да-а, это настоящий артист!» — думал Чугун, не понимая, почему его так унижают хорошее самочувствие и самоуверенность Данчо Данева.

— Что с тобой? Почему ты такой кислый с утра? — спросил Данчо Данев, и какая-то неясная тревога охватила его.

Чугун с трудом вымолвил:

— Есть приказ начальника управления при входе в здание сдавать оружие в бюро пропусков.

— Что это за новости? — удивленно спросил Данчо, и тревога еще более усилилась. «Уж не подозревают ли чего, может быть, кто-нибудь оклеветал меня?»

— Приказ издан позавчера. Если ты не оставил свой пистолет внизу… — медленно и с трудом проговорил Чугун.

— Никто его не спросил, — пожал плечами Данев.

— Оставь его на столе, чтобы не было неприятностей при проверке.

— Конечно, мы должны подавать личный пример. — Данев вытащил свой пистолет и положил его на стол около чернильницы Чугуна.

Наступило короткое молчание.

— Ну как дела с памятником в Камено-Поле?

— Да тянут художники, может, ты их поторопишь…

— За что-нибудь зацепились? — Этот вопрос Чугуна был совсем неожиданным.

— В связи с чем? — вздрогнув, спросил Данев.

— Да в связи с провалами в нашем крае.

— Что за вопрос? Я думаю, что… — Воздух застрял в груди Дансва, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из нее.

— Ты что же думаешь, мы все дураки? — Чугун поднял телефонную трубку. — Приведите ко мне задержанного! — приказал он глухим голосом и пододвинул пистолет Данева к себе.

— Что это значит? — спросил Данчо дрожащим голосом. — Разве я…

В дверь постучали.

— Войдите, — отозвался Чугун.

Костов вошел впереди милиционера, слегка поклонился, поздоровался и, отойдя от двери, встал у вешалки. Одну-две секунды Данев изумленно всматривался в Костова. Узнав его, он едва не упал со стула. Чугун смотрел то на одного, то на другого.

— Вы знакомы? — одновременно обратился он к обоим.

Костов тяжело вздохнул и сказал:

— Мне нечего добавить к тому, что я вам уже рассказал.

— Данчо Данев, — стиснул зубы Чугун, и глаза его налились кровью, — понимаешь ли ты, о чем идет речь?

— Погоди, брат, я ничего не понимаю.

— Скотина! — закричал Чугун. Он размахнулся и, не владея собой, ударил Данева по щеке. И в ту же минуту почувствовал, как, точно обручем, сжало сердце.

Чугун надавил кнопку звонка. В дверях появился милиционер. Чугун показал ему глазами на Костова:

— Проводите его вниз.

Костов молча вышел. Данев почесал покрасневшую скулу, исподлобья глянул на Чугуна и снова опустил глаза.

Прошли минуты две тягостного молчания.

— Испачкал о тебя руки, гад, — медленно сказал Чугун. — Какие прекрасные люди погибли, а ты все это время насмехался над нами. Теперь мне стало ясно, почему Цено Ангелов «покончил с собой», почему генерал Янев «повесился» в тюрьме! — И снова сердце сжало, словно обручем. Чугун встал из-за стола, обошел его и сделал шаг вперед. Данчо, лучше других зная, на что способен Чугун в подобные минуты, упал перед ним на колени.

— Прошу тебя, не убивай меня! Если бы ты знал, что было со мной… — цеплялся он за ноги Чугуна.

— Не дотрагивайся до меня, мерзавец! — Чугун оттолкнул его и открыл дверь. Из коридора быстро вбежал милиционер.

— Обыскать его и посадить в одиночку…

Когда Матейчо узнал эту потрясающую новость о Данчо Даневе, он растерялся. Он был не в состоянии сразу понять, что произошло, и оцепить это событие. Даже те из товарищей и знакомых Данева, которые не раз расходились с ним во мнениях, все еще не решались заявить твердо и определенно: «Вот видите, мы давно уже не доверяем этому человеку, и теперь наши предположения подтвердились». Растерянность Матейчо сменилась лихорадочно-возбужденным состоянием. Ему не сиделось на месте. Он заскочил в общину. Делая вид, что это его совсем не касается, он искал случая, чтобы высказать свои подозрения.

— Не знаю, не мое это дело, но говорят, он был не один.

— С кем же? — шутливо допытывался Калыч.

— Узнаем…

— Ах ты, сукин сын! — сжал кулак Калыч. — Ты еще вчера таскался за ним по пятам, как прихвостень, а теперь торопишься отречься от него, как Иуда!

— Ты же сам знаешь, кто сводил со мной счеты, кто собирался вышвырнуть меня из участка, — намекнул Матейчо на свои плохие отношения с Даневым в последнее время.

— Да, если ты будешь продолжать так же все делать, то и без Данчо не удержишься в участке, — предупредил его Калыч.

Настроение Матейчо в этот вечер было серьезно испорчено. В последнее время он приходил домой рано. Во дворе его радостным лаем встречала собака, которую он на ночь оставлял на цепи у самой двери. Еще со двора он услышал громкий разговор в доме и удивился: к ним почти никто не заходил, ни соседи, ни родные. «Кого еще принесла нелегкая? — подумал он. — Опять будут досаждать всякими просьбами».

Матей остановился у дверей и прислушался.

— Ну скажи ему, Венка, разве я не права? Каждый пусть отвечает за свои поступки. Когда ему пришлось туго, враз вспомнил, что у него есть брат и сноха!

Венка промямлила что-то, а злой и гнусавый голос продолжал:

— Погляди-ка в зенки его, пусть скажет, хоть какие-нибудь плохонькие бусы он мне прислал, пока был на службе? Чего только люди не натащили оттуда, а он по шантанам все деньги просадил. Вот пусть туда и идет, чтоб ему добра не было!

«Э-э, — понял Матейчо, — да это жена Шишмани! Как бы этот разбойник не закатился к ним. Вот влип так влип».

А женский голос тем временем продолжал:

— Я ему сказала: пустишь в дом — ноги моей тут не будет. Он того и гляди и нас как-нибудь ночью прирежет! Так нет же, не верит тому, что бабы рассказывают у колодца: животы беременным женщинам вспарывал, детей ножом резал на куски, человеческую кровь пил, — врала она теперь, преувеличивая слухи о своем девере.

— Оно конечно, но ведь он мне брат родной, — робко подал голос Шишманя. — Это же грех. Они его все равно поймают, но пусть не у нас в доме. Зачем брать грех на душу, сватья, вот о чем я думаю. А жалости у меня к нему никакой. Да и песенка его уже спета.

«Ну и нашли у кого просить совета, — злорадно подумал Матейчо, — моя курица все поставит с ног на голову». Он нарочно кашлянул и медленно вошел в дом.

— На то и есть умные люди, чтобы нас исправлять. Вот сват Матей, он свое дело знает, — встал Шишманя и снял с головы замызганный картуз. Моргая маленькими серыми глазками, он переступал с ноги на ногу и, хотя на руках у него не было грязи, бессознательно вытирал ладони о полу сильно изношенного и давно потерявшего цвет заячьего полушубка.