Величко Нешков - Наступление

Постепенно генерал запаса Манев свыкся и смирился со своим положением. А в последние годы все его мысли, тревоги и волнения, как и его жены, были направлены на их единственного сына — подпоручика Петра Манева. Генеральша, подвижная, энергичная и моложавая женщина, находила в себе силы заботиться и о муже, и о сыне. Она с благодарностью, как приятный комплимент, воспринимала удивление знакомых, которые не давали ей се пятидесяти пяти лет.

До середины января письма от сына приходили всегда регулярно. Через день-два он подробно писал maman и papa о своей жизни, о сослуживцах. По письмам и рассказам сына родители знали большинство офицеров полка, хотя и не видели их. Иногда они говорили о них как о старых знакомых. Но вдруг письма перестали приходить. Отец и мать, естественно, были страшно встревожены.

Однажды поздно вечером в дверь к ним позвонили. В последние месяцы генерал и его жена почти никуда не ходили и их никто не навещал.

Генеральша открыла входную дверь. К ней бросилась заплаканная и очень встревоженная сестра полковника Киселова.

— Ох, мадам Манева, какое несчастье!

Манева вскрикнула. Киселова схватила ее за плечи и стала сильно трясти:

— Брат мой арестован, арестованы также полковник Додев и ваш Пепо!

Генеральша истерично закричала, пятясь в переднюю. Отступая, она покачнулась, прижалась спиной к вешалке и закатила глаза. Яркий румянец залил ее лицо, и она рухнула на пол.

В это время генерал находился в холле. Услышав крик жены, он выскочил в коридор, преследуемый ужасной мыслью, что с Пепо случилось что-то страшное. Эта мысль в последнее время часто преследовала его. Он пробовал отогнать ее, боясь поделиться ею с женой. Когда он хлопнул дверьми, его жена, поддерживаемая Киселовой, поднялась на колени и… снова упала. Он едва успел подхватить ее.

— Пепо-о, мальчик мой, хорошенький мой… — запричитала она. — Что же нам теперь делать? Кто нам поможет? Может, его уже убили? — И, отпрянув от генерала, не давая себе отчета, зачем делает это, она погасила везде в доме свет, оставив гореть только лампу под синим абажуром на генеральском старомодном столе орехового дерева.

После первых минут отчаяния и боли она как будто отрезвела и стала искать выход. В своей памяти она перебрала всех знакомых и влиятельных людей.

— Колиштырковы? — спрашивала она.

— Нет!

— Почему?

— Позавчера я встретила госпожу Колиштыркову. Ее племянника тоже задержали. Она сама в отчаянии, — сразу же отбросила эту кандидатуру сестра Киселева.

— Попилиевы? — продолжала генеральша.

— Генерал был обижен на брата. Ни в коем случае!

— Козаровы?

— Нет.

— Главанаковы?

— Нет, не помогут. Отказали Гористановой.

— Будинские?

— Да! — только сейчас вмешался генерал. — Он племянник господина военного министра.

— Боже, помоги нам! Позавчера в церкви встретила старую Будинскую, она была очень любезна! — Лицо Киселовой озарилось надеждой.

— Не поняла, с какой Будинской вы были на службе в церкви, со старой или с молодой? — спросила генеральша с любопытством, словно ожидая какой-то важной новости или сплетни.

— Со старой. Давайте телефонный справочник. Если удастся, если нас соблаговолят принять, сегодня же пойдем к ним. Нельзя терять времени, дорога каждая секунда, — продолжала говорить она, листая страницы телефонного справочника. Но, к их большому огорчению, у Будинских никто не отвечал. Киселова два раза набрала номер и в конце концов с отчаянием стукнула по аппарату трубкой. — Никто не отвечает! Ну и времена настали, хуже нет, чем зависеть от кого-нибудь…

Три дня женщины ездили по разным адресам. На третий вечер генеральша вернулась домой падая от усталости. Лицо ее озаряла смутная и неопределенная надежда. Ей удалось уговорить скрытного и молчаливого генерала, военного министра, дать обещание, что он прикажет провести расследование и, если нет данных о личном участии Додева, Киселова и Пепо в убийствах, они будут освобождены.

Генеральша была не в состоянии понять, как совсем случайные люди посмели арестовать ее Пепо. С тех пор как была закрыта газета «Зора», генерал и его жена не покупали газет и даже не слушали радио, за исключением военных известий, так как их интересовало, куда дошла часть Пепо и где вообще находится болгарская армия.

Газеты и радио непрестанно сообщали о крупных победах и успехах армии, но эти известия не согревали сердце генерала, потому что у него было какое-то странное предчувствие, что мертвая зыбь поглотит много кумиров, испепелит немало надежд. Генерал не мог понять, как стали возможно, что сын царя брошен за решетку, что его судьбу разделили десятки царских министров, видных общественных деятелей, которые совсем недавно были опорой монархии, считались в высших сферах цветом нации.

В последние годы и у генеральши появились свои заботы. Болезни генерала как-то незаметно изолировали ее от близких и знакомых, и она восприняла это одиночество как неизбежность. На смену балам, чаепитиям и вечеринкам пришла набожность, доходящая иногда до мистицизма. Генеральша теперь не пропускала ни одной службы и литургии, делала мелкие подарки монастырям. Ее сердце не знало скупости, поэтому нищие не оставались без ее милости. Она искренне молилась за жизнь Пепо, припоминала все свои старые грехи и мелкие прегрешения, на которые способна только молодость, и теперь торопилась искупить их молитвами, добрыми делами и покаянием.

В долгие бессонные ночи она засыпала только с книжечками о житии разных святых, которыми ее снабжали хитрые попики из квартальных церквей. Перед большой иконой богородицы в холле накануне праздника горела свеча, а с тех пор как началась война, по всему дому распространялся едва уловимый запах горящей свечи. С утра и до вечера она до изнеможения стояла на коленях перед иконой, глубоко убежденная в том, что святые, к которым она обращала свои горячие молитвы, услышат ее, оградят от пуль и плохих людей ее Пепо.

После известия, об аресте Пепо огарок свечи два раза падал на ковер, и это чуть не вызвало пожара в доме. Она сочла это дурным предзнаменованием и в своих молитвах еще горячее молилась о наказании тех, кто дерзнул посягнуть на ее сыночка.

Впервые за многие годы Чугун встретил зиму, имея надежную, теплую крышу над головой, однако сидячий образ жизни начал ему порядком надоедать. Его сердце тосковало по работе, связанной с риском и напряжением, и поэтому он был очень огорчен отказом начальства направить его на фронт. Вместе с тем поручение командовать одним из отрядов военной разведки он воспринял как ответственное задание, продиктованное задачами военного времени. К нему как раз попало дело о расследовании деятельности группы офицеров, вернувшихся с фронта и арестованных по обвинению в организации бунта в армии.