Талгат Бегельдинов - «Илы» атакуют

У каждого из нас есть любимая книга, которую мы готовы перечитывать, с героями ее давно породнились. Сколько раз читал я роман Каверина «Два капитана»? Боюсь сказать. Но твердо знаю, что буду читать еще и еще. Особенно волнует меня четвертая часть, в которой Саня Григорьев становится учлетом.

Какое-то особое чувство овладевает мною, когда перечитываю эти страницы. Память невольно уносит в прошлое. Как много общего в судьбе моей и моего любимого героя!

…1938 год. В самом центре города Фрунзе стоит небольшой одноэтажный дом. От ворот внутрь двора ведет посыпанная желтым песком дорожка. Мы с Петькой Расторгуевым и Таней Хлыновой стоим у калитки. Друзья тщетно пытаются утешить меня.

— Не горюй, Талгат, — сочувственно говорит Петька. — Может быть, еще все устроится. Чего раньше времени нюни распускать!

— Конечно, устроится, — оживленно говорит Таня. — Ты не думай, я не просто так, у меня уверенность есть.

А я стою, опустив голову, носком ботинка ковыряю песок и молчу. Хорошо им рассуждать, а каково мне? Вчера на комиссии чуть до слез не довели вопросами.

— Сколько лет? Шестнадцать?! А не врешь? Уж больно маленький. Лет четырнадцать на вид, не больше.

— Почему летчиком хочешь стать?

Так ничего и не сказали, велели явиться завтра.

Петька и Таня уже курсанты аэроклуба, а мне — явиться завтра. И все этот Цуранов. Никогда не видел еще такого злого человека. Молчит, а глаза насквозь пронзают — большие, черные, под густыми широкими бровями.

— Пойдем, Талгат, — прерывает мои думы Петька.

Утром, чуть свет, я был уже в аэроклубе. Часа два ждал, пока начали собираться пилоты, инструкторы. Вот и Цуранов. Увидел меня, обжег взглядом, прогудел:

— Зайди.

Прошли в комнату, на двери которой табличка «Начлет».

— Комиссия решила… — Цуранов исподлобья взглянул на меня, а у меня оборвалось сердце. — Комиссия решила, — повторил он, — зачислить тебя в аэроклуб.

Не помню, как я вышел, как дошел до дома. Я курсант! Я буду летчиком!

В этот день я был сам не свой и на уроках в школе получил несколько замечаний.

Мой сосед по парте Петька Расторгуев радовался вместе со мной, и кончилось тем, что учительница выставила нас обоих за дверь.

Зима прошла в трудах и хлопотах. Школа — аэроклуб, аэроклуб — школа… И так изо дня в день. Близилась весна, а вместе с ней — первые полеты, близились и экзамены в школе — я заканчивал девятый класс.

Тяжело жилось нашей семье. Зарплата отца давала возможность более или менее сносно питаться. Посещение кино было для меня настоящим праздником. Одет же я был более чем скромно: разбитые башмаки уже не поддавались ремонту, а многочисленные заплаты украшали мои единственные штаны. Надо работать, решил я, и поделился своими мыслями с отцом. Куда там, он и слушать не хотел.

— Учись, пока я жив.

Что же делать? Посоветовался в школьном комитете комсомола. Оттуда позвонили в районный отдел народного образования. Через несколько дней у меня в руках было направление на работу. «Массовик Дома пионеров» значилось в моем первом в жизни рабочем документе. Сто пятьдесят рублей в месяц казались суммой просто-таки сказочной.

Отец не знал, что я ослушался и начал работать. Мать же, когда я принес первую зарплату, даже всплакнула.

— Сынок мой, — шептала она, — что ты сделал? Отец узнает — беда будет, ругать будет. Что делать станем?

— А ты, мама, не говори ему. Он не узнает. Мне так хочется купить костюм и ботинки…

— Ладно, сынок, — сдалась мать. — Будем молчать. Копи себе на костюм.

Начались полевые занятия в аэроклубе. Чуть свет собирались мы и ехали на аэродром. Как мы пели, проезжая по пустынным улицам города! Сердца наши были переполнены счастьем!

Первый полет. Когда самолет оторвался от земли, я закричал от радости. Инструктор обернулся, что-то произнес одними губами. Я присмирел. Приземлились.

— Что видели? — строго обратился ко мне инструктор.

— Ничего! — вырвалось у меня.

— Болван! — Инструктор круто повернулся и зашагал по полю.

А я стоял в полнейшей растерянности. За что? Неужели он не понимает? Неужели забыл свой первый полет?

С того дня начались сплошные неприятности. Инструктор без конца ругал меня, ругал грубо, как бы нарочно подбирая самые оскорбительные слова. Это убивало. В семье у нас никто никогда не бранился, а тут…

Полеты превратились в пытку. С трепетом ждал я момента, когда начинал вращаться винт и машина выруливала на взлетную полосу. Едва колеса отрывались от земли, в наушниках слышался резкий, визгливый голос:

— Не лови ворон, чурка. Где аэродром? Ты что, заснул?

Я действительно ничего не видел. Слезы обиды, горькой и незаслуженной, застилали глаза. А инструктор продолжал изощряться. Он наслаждался своей безнаказанностью.

— Что с тобой? — поинтересовался как-то мой верный друг Петька Расторгуев. — Похудел, мрачный какой-то. Болен, что ли?

— Да нет, ничего.

— Может, дома что? — не отставал Петька. — Ты скажи, самому легче будет.

— Да чего ты пристал!

— Чумной, — обиделся друг. — К нему с добром, а он…

После очередного полета, едва мы приземлились, к самолету подошел Цуранов.

— Товарищ начлет, — обратился к нему инструктор, — считаю Бегельдинова неспособным к полетам. Предлагаю отчислить.

Стою рядом, мну в руках шлем и чувствую, как комок слез предательски подкатывается к горлу. Только бы удержаться, думаю я, только бы удержаться…

— Отчислить, говорите? — пробасил Цуранов.

Через полчаса начлет поднялся в воздух вместе со мной. Он сам взлетел, сам посадил самолет. Я хотел было уже вылезать из кабины, но вдруг услышал:

— Куда? Взлетай. Полет по кругу. Вновь взревел мотор. Вырулил на старт, получил разрешение на взлет. Вот уже под крылом аэродром. Делаю первый разворот — в наушниках тишина. Второй, третий… Молчит Цуранов. Наконец, захожу на посадку. До земли семь метров. Плавно беру ручку на себя и сажаю машину на три точки.

Полет окончен. Цуранов молча вылезает из кабины и, не сказав ни слова, уходит. Что ждет меня? Уже перед самым отъездом домой начлет вызвал меня и сказал, что переводит в группу инструктора Карповича. Ура! Значит, я не исключен! Значит, буду летать!

Карпович невозмутим. Кажется, ничто на свете не может вывести из равновесия этого человека. Сделали с ним пять полетов, и в один прекрасный день он передал меня командиру звена Бухарбаеву. Еще три полета, и Бухарбаев заявил:

— Хорошо. Лети самостоятельно.

— Как?!

— Лети, малыш. Ты же хорошо летаешь!

Смотрю, самолет уже готовят — на переднее сиденье кладут мешок с грузом, равным весу инструктора. Это для того, чтобы не нарушить центровку.