Юрий Мишаткин - Схватка не на жизнь

«Если шифровка попадет в контрразведку — а во всем чувствуется ее рука, — то несдобровать товарищу Альту», — обожгла Магуру страшная мысль. И он вновь начал поспешно обшаривать карманы Никифорова, лелея надежду, что искал плохо, невнимательно и кисет цел.

Николай был так занят поисками, так стремился во что бы то ни стало отыскать кисет, что не услышал за спиной шагов… Тупой удар в затылок опрокинул Магуру на пол и уложил рядом с трупом Никифорова…

— Живехонек, господин поручик! — сказал усатый хорунжий, подымаясь с колен. — Не насмерть, стало быть, вы его шарахнули.

— А второй? Меня интересует второй! — перебил Грум-Гримайло, и левую щеку его тронул нервный тик.

Хорунжий взглянул на поручика воспаленными и чуть припухшими глазами, в которых стыла тоска.

— Как второй? — нетерпеливо повторил Грум-Гримайло. — Он нам нужен живым!

— Преставился второй, едрена корень… — Хорунжий покосился на свою измазанную кровью ладонь и вытер ее о травянисто-зеленую шинель. — Так что сподобился на тот свет… А первый вмиг очухается, ежели его водой облить. Тут не сомневайтесь.

— Вы хорошо произвели обыск?

— Так точно, господин штабс-капитан!

— А дом? Перед смертью он мог спрятать кисет.

— Все вверх дном перевернули!

— Куда же могла подеваться шифровка, если убийца в наших руках? Унести с собой он не успел, и запрятать тоже! Мне наплевать на этого Никифорова — слышите вы! — наплевать! Нужен кисет с большевистской шифровкой! Только он! А вы плетете здесь несусветную чушь, рассказываете сказки!

— Извините, но…

— Никаких извинений! Я послал вас к Никифорову сразу же после его звонка с приказом доставить шифровку! Ту самую, которую мы с вами проворонили в кафе, когда за ней пришел застрелившийся курьер! Вместо шифровки вы зачем-то волочете в контрразведку труп Никифорова! Хорошо еще, что не упустили подпольщика, свершившего приговор большевистского ревкома над предателем!

— Позвольте заметить: мы извлекли пулю из тела Никифорова и сличили ее с пулями из нагана арестованного подпольщика. И смеем утверждать, что нашего агента убил не схваченный большевик.

— Тогда кто же? Святой дух?

— Из револьвера арестованного не было произведено ни одного выстрела…

— А Никифоров между тем убит! Наповал, выстрелом в сердце! И, главное, похищено то, что привело бы нас прямо к красному разведчику. Нам с вами будет грош цена, если кисет с шифровкой пропал для контрразведки безвозвратно. Получится, что мы просто-напросто топтались на месте и кормили полковника одними обещаниями выявить источник информации в штабе нашей армии! Вас мало разжаловать в рядовые!

— Я Георгиевский кавалер, господин Эрлих, и фронтовик, прошу не забывать этого!

— Фронтовик и контрразведчик нашел бы кисет, а не остался бы с пустыми руками! Все так удачно складывалось: подпольщики доверили нашему агенту бесценные документы, они сами плыли в наши руки. И такой конец!

— Но схвачен ревкомовец. Если его хорошенько потрясти…

— Вы еще на что-то надеетесь?

— Если постараться…

— Плохо знаете большевиков. Они упрямы, как сто тысяч чертей, особенно сейчас, когда конные орды Буденного со дня на день двинутся на Воронеж! Большевиков, даже пленных, не так-то легко сломить. И этот арестованный подпольщик вряд ли составляет исключение. Все же попытайтесь: попытка — не пытка. Только не зовите на помощь своих костоломов. Они могут все испортить. Я бы на вашем месте повел себя с арестованным тонко и искусно, не как с быдлом, а как с вполне цивилизованным человеком. Это должно польстить подпольщику, ошарашить его и сломить.

Во рту было горько, в голове стоял нескончаемый и нестерпимый гул, словно под ухом били в десятки барабанов.

Магура с трудом приподнялся на локтях и сплюнул попавшую в рот воду.

— Сказал — оклемается, знать, так и будет. Вода почище всяких микстур в чувство приводит!

Квадратное лицо усатого хорунжего налилось, и, крякнув, казак плеснул в чекиста остатками воды из ведра.

— Холодная баня усем на пользу, особливо в теплынь, когда дюже упреешь. А ну вставай! Ишь — разлегся! Бока не отлежи!

Магура встал и зажмурился. Его качало от слабости, ноги были ватными, в голове продолжало гудеть.

— То-то же! — крякнул твердоскулый хорунжий и подкрутил ус. — У меня живо очухаешься.

Придерживая шашку, он вышел из комнаты, оставив Магуру одного.

«Влип я, — с досадой подумал Николай. — Как кур в ощип попал. По всем статьям. Никифорова не уберег и не узнал, отчего он в Царицын так быстро вернулся, — это раз: Про кисет толком не ведаю — это два. И в-третьих, сам опростоволосился — живым дался…»

Он подошел к окну, попробовал открыть его (в комнате стоял спертый воздух, нечем было дышать), но рама не поддавалась, видно, была заколочена намертво. К тому же за рамой была решетка.

«Куда притащили? В участок или контрразведку? А может, сразу в тюрьму? И отчего светло на дворе? Помню, ночь была, когда к Никифорову попал. Выходит, долго в беспамятстве провалялся…»

За переплетами решетки виднелся дворик, заканчивающийся глухой, закрывающей чуть ли не полнеба стеной, возле которой с винтовкой наперевес ходил солдат. Ни деревца, ни травинки не росло во дворе, мощенном серым камнем.

О побеге не могло быть и речи, хотя первая мысль была именно о нем. Оставалось ждать, как дальше развернутся события. Выхода из создавшегося положения Магура пока не находил.

Николай присел на табурет, привалился спиной к стене и сомкнул веки. Со стороны можно было предположить, что чекист задремал. Так и решил Грум-Гримайло.

— Прошу прощения, но вынужден вас побеспокоить, — сказал поручик и встал напротив Магуры, чуть картинно выставив вперед ногу. — Нам необходимо поговорить. Без свидетелей и протокола. Как себя чувствуете?

— Сносно, — ответил Магура и в свою очередь спросил: — Это вы меня у Никифорова шарахнули?

— Я, — признался поручик и щелкнул каблуками.

Магура коснулся рукой затылка и с интересом посмотрел на Грум-Гримайло.

— Я не стану пугать пытками и расстрелом, что грозит вам, если наша беседа не приведет к желаемому результату. Надеюсь, что вижу перед собой человека, умеющего трезво смотреть на факты и понимающего, что его игра проиграна. У вас нет другого выхода, как только чистосердечно признаться в своей принадлежности к большевистскому подполью.

— Это пожалуйста, — согласился Магура. — Признаюсь. Глупо было бы не признаться.

Поручик присел на стоящий у стены табурет, положил ногу на ногу и повесил на колено фуражку с высокой тульей и черным околышем.

«Когда же успел до поручика дослужиться? — подумал чекист. — Из молодых, да ранних…»