Кирилл Левин - Солдаты вышли из окопов…

Понемногу собрались и остальные приглашенные: Денисов, капитан Любимов — лысый, обрюзгший, с лицом, иссеченным морщинами, подполковник Телегин; капитан Федорченко — самый старый офицер в полку, грустный, с опухшими подагрическими руками; Бредов, щеголеватый Руткевич, штабс-капитан Блинников и поручик Журавлев.

Офицеры шумно усаживались за стол. Отец Василий выбрал место ближе к высокому хрустальному графину с водкой. Баратов, не дожидаясь, пока гости приступят к еде, налил зубровку в чайный стакан и выпил залпом, как воду.

С каждой минутой за столом становилось шумнее. Вернер хотя и пил много, но не пьянел, и когда глаза его останавливались на Федорченко и Любимове, которые совсем осовели, и на отце Василии, столовой ложкой поедавшем зернистую икру, он презрительно морщился.

Баратов, незаметно следивший за офицерами, прекратил пить и, взяв с маленького столика новую колоду карт, с треском разорвал ее.

— В картишки, господа, что ли? — предложил он.

Журавлев сейчас же поднялся, с вожделением поглядывая на богатого Руткевича.

Раскинули ломберный столик. Начали с мелочи, потом ставки повысили. Баратов держал банк.

— Вам нельзя, — сказал он Руткевичу. — Вы еще молоды и, кажется, много выпили.

— М-молчите, суслик! — надменно ответил Руткевич. — Ва-банк!

Баратов улыбнулся. Ну что с таким поделаешь!

Руткевич проиграл. Журавлев, открыв рот, гудел от волнения, судорожно водил шеей. После двух кругов все, кроме Блинникова, игравшего по мелочи, были в проигрыше. Журавлев придвинулся ближе к Баратову, переменив место за столом. Улучив момент, прошептал:

— Я в доле. Вот так-с!..

Баратов притворился, что не расслышал. В банке была груда скомканных кредитных бумажек, серебро, золото. Блинников, взглянув на свою карту, незаметно перекрестил ее и слабым голосом объявил, что идет на пять рублей. Он выиграл и радостно вертел в руках синюю бумажку. Руткевич, икая и пьяно покачиваясь на стуле, опустошал свой бумажник. Отец Василий, отвалившийся наконец от стола, подошел к играющим и стал позади Блинникова.

— Банк стучит, — сказал Баратов и, ни на кого не смотря, метал карты, держа колоду низко над столом, где лежал перед ним портсигар.

Блинников, бледнея и закрывая глаза, долго не решался назвать сумму. Потом в отчаянии посмотрел на собравшуюся у банкомета кучу денег и осторожно приподнял свою карту.

«Вот бы сорвать, — подумал он, — Верушке — платье, жене — зимнее пальто, Васеньке — костюм…»

Отец Василий сзади заглянул в его карту, увидел туза и, быстро отпахнув полу рясы, достал кошелек.

— Мажу! — заявил он. — Чего думаешь? Ну!

— Благослови, батя, — простонал Блинников.

— Бей по банку! — настаивал отец Василий. — Отвечаю половиной.

Блинников ощутил дрожь во всем теле, двинул на кон все свои деньги и те, что подсунул ему священник.

— Карту! — потребовал он.

Баратов небрежно сдал ему. Блинников медленно потащил к себе карту, пригнулся, почти положил подбородок на край стола и осторожно приподнял ее.

— Хватит! Бери себе.

Баратов объявил семерку, прикупил к ней даму, потом короля и, выругавшись, взял еще карту.

— Семерка! Двадцать одно! — выкрикнул он.

— Двадцать! У нас было двадцать!.. — прорыдал отец Василий. — К тузу девятка пришла!..

Он бросился к бутылкам. Блинников мешком сидел на стуле. У него отвалилась нижняя челюсть, из глаз катились слезы.

Последним играл Руткевич. Он плохо соображал, но чувствовал себя героем, которым все восхищаются.

— Ва-банк! — заявил он.

Баратов не спеша достал папиросу и придвинул к себе портсигар.

— Может быть, половину? — спросил он, словно жалея игрока.

— Я сказал — ва-банк! — сердито повторил Руткевич. — П-панимаете?

— Слушаюсь, — смиренно ответил Баратов, взял карту себе, потом дал Руткевичу. Проигравшийся Журавлев не спускал с банкомета глаз. Баратов набрал шестнадцать очков, подумал, снял еще одну карту с колоды, подержал ее в руке и решительно открыл.

— Дама! — ахнули все. — Ну и везет…

— Я думаю, на сегодня довольно, — сказал Баратов, устало отбрасывая колоду карт. Потом небрежно рассовал деньги по карманах, налил вина в стакан, выпил. Журавлев, извиваясь как угорь, подошел к нему, взял под руку.

— Надо освежиться, — пробормотал он. — Вот сюда…

Он почти тащил Баратова, и тот неохотно шел с ним.

В коридоре Журавлев остановился.

— Хорошая игра была, — нервно сказал он. — Позвольте закурить.

Но не взял папиросу, а выхватил у Баратова из рук портсигар.

— Приятная вещица, — говорил он, держа портсигар на ладони. — И полезная… так сказать, полезное в соединении с приятным.

И, быстро достав из кармана карту, подержал ее над портсигаром рубашкой вверх. Карта ясно отразилась в блестящей поверхности, как в зеркале.

— Дама-с пик! — хихикнул Журавлев, близко наклоняясь к Баратову. — Роковая карта. Германн из-за нее погиб. Много изволили выиграть?

Они молча смотрели один на другого.

— Черт с вами, — тихо сказал Баратов. — Пятьдесят рублей хотите?

— Не хочу! — грубо сказал Журавлев. — Я вам говорил, что буду в доле. Половину или ничего!

— Где же считать теперь? — устало спросил Баратов. — Давайте до завтра?

— Дураков нет, — прошипел Журавлев. Он быстро втащил Баратова в уборную, закинул крючок на дверь. — Считайте! Только прошу не жульничать. Придется вам вывернуть карманы.

— У меня же и свои были деньги, — сказал Баратов. — Сто пятьдесят рублей.

— Только сто засчитаю. Надеюсь, не желаете повторения вашей гвардейской истории?

Баратов молча взглянул на него и начал отсчитывать деньги.

…В комнате продолжалась пьянка. Капитан Федорченко обнимал Блинникова, лез целоваться.

— Вот уж сколько раз обходят чином, — жаловался он. — Одиннадцать лет я капитан. За царя кровь проливал и в турецкой и японской… Дай поцелую!.. А в подполковники не производят. Мне уже пятьдесят шесть лет, скоро уволят по возрасту. Нужны связи и протекция. Дай поцелую… А где я их достану в здешней дыре?

— Мы чиновники, только чиновники, — бормотал Блинников.

— Врешь! — густо проговорил Вернер и встал, руками опираясь о стол. — Врешь!.. Ты лапша, а не офицер. Мы не чиновники, нами вся Россия держится. Кто подавил революцию девятьсот пятого года? Мы! Кто всю эту сволочь расстреливал в Москве? Полковник Мин! Честь ему и слава! Он заставил семеновцев стрелять в революцию, хотя они не хотели этого. Вот кто мы!..

И, тяжело качнувшись, опустился на стул.

Бредов разговаривал с Денисовым. Он доказывал, что русская армия, несмотря на свои превосходные боевые качества, все же уступает иностранным, потому что у нее мало культурных офицеров, а верхушка — сплошь гнилая.