Павел Хадыка - Записки солдата

Особенно возмутительным было убийство в 1927 году заместителя председателя ГПУ Белоруссии Иосифа Казимировича Опанского.

Школа не раз прекращала занятия и выезжала в леса Березины, на Мозырщину, где участвовала в ликвидации банд или преследовала их до границы. К концу 1927 года все банды были ликвидированы.

В 1929 году я прошел переподготовку на курсах усовершенствования командного состава (КУКС) имени Ленина в Ленинграде. Курсы размещались в здании бывшего Владимирского юнкерского училища на Большой Гребецкой улице. Это место знала вся страна. Здесь был последний оплот контрреволюции в 1917 году. В этом здании яростно сопротивлялись остатки юнкеров, кадетов и другое контрреволюционное отребье. Фотоснимок пробитых снарядами стен был помещен в первом Кратком курсе истории ВКП(б) под редакцией Е. М. Ярославского. Теперь здесь учились бывшие кожевники, шахтеры, железнодорожники, крестьяне.

Ленинград мне очень понравился. Чудесные улицы, площади, дома, памятники, парки, красавица Нева и ее набережные. Да разве все перечислишь! Я восхищался Эрмитажем, картинной галереей. Посчастливилось побывать в Кронштадте, в Торговом порту, Народном доме и его парке, в Петропавловской крепости, даже в Монетном дворе.

В том же 1929 году у меня увеличилась семья — родился сын Вова. Как хорошо устроена жизнь! Как хотелось увидеть свою мать и порадоваться вместе с ней!

В 1930 году начальнику школы Александру Васильевичу Атаманову (погиб на Курской дуге в должности заместителя командира дивизии по политчасти) и мне разрешили посетить школы нашего профиля в Москве, Киеве, Харькове.

Александр Васильевич Атаманов — начальник школы им. Фрунзе, гор. Минск.

В Харькове мы побывали на тракторном, паровозостроительном имени Коминтерна, велосипедном заводах и на заводе электротелефонного оборудования. Здесь я впервые увидел заводы тяжелой индустрии, в цехах стояли разнообразные металлообрабатывающие станки. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. За станками стояли люди, советские специалисты. Все механизмы подчинялись им. Так я увидел производство первых ста тысяч тракторов, о которых мечтал великий Ленин.

В Киеве, после приема наркомом Балицким, мы направились на Лысую гору, в школу старшего начальствующего состава. Школа располагала всем необходимым современным оборудованием. Прекрасные общежития, просторные классы, учебные кабинеты, подсобные службы, спортивные сооружения. Мы побывали в оперном театре, музее, на Днепре, в Софийском соборе, Лавре, обошли Крещатик, Владимирскую горку, осмотрели могилу Оскольда, памятник Богдану Хмельницкому, Тарасу Шевченко. Я был благодарен за предоставленную возможность посетить Киев.

Затем мы выехали в Москву.

В Центральной Высшей школе (сокращенно ЦВШ) нас хорошо встретили. Мы впервые были в Москве. После отдыха нам показали Кремль, площади, улицу Горького и некоторые другие достопримечательности города. Вечерами, как и в Киеве, мы знакомились с постановкой учебного процесса. Побывали в Мавзолее Ленина, в Историческом музее, Третьяковской галерее и парке имени Горького.

В Москве мы пробыли 6—7 дней, а всего наша служебная поездка длилась более двух недель. Так я побывал в местах, о которых раньше только мечтал.

Хорошо бы самому окончить ЦВШ! Тогда я был бы полноценным оперативным работником. Но для того чтобы попасть в ЦВШ, нужно иметь законченное среднее образование, а у меня было только семь классов. Надо готовиться и поступить в вечернюю школу. Иначе рано или поздно мне предложат уступить место более подготовленному человеку. Козыри моего прошлого — происхождение, участие в гражданской войне могут быть битыми.

Так оно и случилось. Летом 1931 года из Москвы прибыл Е. С. Щепетнев, окончивший ЦВШ, и предъявил документы о его назначении на мое место. А мне даже должность преподавателя не предложили. Получилось, как говорится, с большого бега — резкая остановка. Все мне сочувствовали, но с работы я должен был уйти. Школе нужны хорошо подготовленные преподаватели, имеющие высокое общее и специальное образование.

Не помогли и награды за хорошую работу в школе. А кроме юбилейных поощрений я был награжден именными часами, оружием и знаком почетного работника НКВД. Все это пришлось сложить в ящик стола как знаки внимания прошлого.

В школе я проработал 8 лет. Что она мне дала? Конечно, здесь я вырос. Вращаясь в кругу образованных людей, я многое от них перенял. Прослушал курс лекций по специальным дисциплинам. Окончил Совпартшколу. Прочитал много художественной и специальной литературы. Мой кругозор расширился. Конечно, я мог работать и в другом месте. Но расставаться со школой было жалко.

За время моей работы в школе ее окончило около 200 человек, в среднем по 25 в год. Для того времени это не мало. Из стен школы вышли неплохие специалисты. Многие остались моими друзьями.

Школа имела солидную учебную базу, была укомплектована хорошим преподавательским и командным составом. О некоторых преподавателях мне хочется сказать несколько слов.

Иван Григорьевич Шахотько имел привычку начинать занятия с вопроса: «У кого, товарищи, есть часы?» Когда их получал, просил еще и карандаш. Лишь после этого садился к столу и начинал занятия.

Однажды в одном из классов к приходу Ивана Григорьевича слушатели собрали 4—5 штук часов и 10—15 карандашей и все аккуратно разложили на столе. Когда в класс зашел Шахотько и увидел проделку, сначала засмеялся, немного постоял у стола, затем быстро вышел из класса. Он обиделся. Позвал меня. Но когда я вошел в класс, на столе лежал только журнал. Часы и карандаши уже были убраны. Я воспринял это как шутку. Но Шахотько больше не стал просить у слушателей часы и карандаш.

Преподаватель Гермоген Митрофанович Терравский свой отпуск до революции, когда еще был молодым, проводил в путешествиях. Он объездил свою страну, был в Китае, Индии, Персии, Турции, Франции, Германии, Италии. Его рассказы всегда были интересными, увлекательными.

Как-то он рассказал нам о случае, как он выразился, высшей честности. В далекие, еще дореволюционные годы, он потерял десять рублей золотом. Прошло много времени, свершилась революция, потерю давно забыли. И вот в двадцатых годах Г. М. Терравский отдает в переделку свое зимнее пальто. При получении из мастерской ему вместе с пальто вручают десять рублей золотом, которые обнаружил портной за подкладкой.

Профессор Василий Федорович Чарваков рассказал о таком любопытном случае. В Харькове с дореволюционных времен существует научно-исследовательский институт судебно-медицинской экспертизы. Из поколения в поколение, как по наследству, его возглавляли ученые Бакариусы. И вот, когда Чарваков гостил у Бакариуса, в институт доставили труп человека, который, по-видимому, умер от алкоголя. Было это в субботу. Произвели вскрытие и содержимое желудка — пшенную кашу изъяли и в посуде поставили в шкаф. Назавтра было воскресенье, институт не работал, и только в понедельник сотрудник, которому поручили произвести анализ каши, в шкафу ее не нашел. Каша исчезла. Через четыре или пять дней выяснилось, что еще в день вскрытия трупа вечером ее съел подвыпивший сторож.