Людмила Харченко - Шел ребятам в ту пору…

— Ладно, без тебя обойдемся. Тоже мне… товарищ… — и пошел искать ребят, чтобы сообщить о своей неудаче.

А Глеб между тем торопливо вошел в квартиру маленького дома в тихом переулке. За все время подпольной работы это был первый случаи, когда Глеб нарушил условный порядок встреч. Немолодой человек, хозяин квартиры, пристально посмотрел на Глеба: что-нибудь случилось?

— Женя и Валя в гестапо. Я сейчас смертельно обидел одного чудесного паренька, который сообщил мне об этом… Как быть? Как помочь девочкам вырваться оттуда? Гитлеровцы готовятся к отступлению. Они будут торопиться с расправой…

Собравшись в пустынном, запорошенном снегом саду у Сережи, пионеры совещались. Каждый предлагал какое-нибудь средство спасения вожатой. Уже не одно из них подвергалось коллективному обсуждению и тут же отклонялось.

— Ребята, давайте я что-нибудь сделаю такое, чтобы меня арестовали. А там увижу Валю и скажу о назначенном дне и часе, о веревочной лестнице, — предложил Петя Гарбузов.

Друзья знали Петин характер. С товарищем он готов был поделиться последним. И сейчас, чтобы спасти свою вожатую и ее подругу, он без колебаний готов был пожертвовать собой.

Миша Колесников возразил:

— Это не так просто, Петя. Ты можешь с ними там не встретиться. Нет… неподходящее дело. Надо придумать что-то другое.

— Я придумал! — воскликнул большеглазый Ваня Дуньков. — Я знаю одну нашу соседку, которая там уборщицей работает. Мы в записке сообщим Вале о дне побега и попросим ответа.

— Вот это дельно! — похвалил Сережа. — Давайте попытаемся.

На этом согласились все и поручили Ване немедленно договориться с соседкой. Условились о часе сбора. Ваня ушел. Остальные, забравшись в сарай, мастерили веревочную лестницу.

Разошлись под вечер.

Мать Сережи заметила перемену в сыне: он осунулся, слишком серьезным, не детским стало выражение лица. К нему несколько раз за вечер приходили мальчики, подолгу о чем-то шептались и, хмурые, снова расходились.

«Что их тревожит? Надо поговорить с Сережей», — думала мать. Ома подошла к сыну. Мальчик открыл глаза.

— Сережа, ты очень беспокойно спал. Что с тобой?

— Сон… Приснился, мама, такой страшный сон.

— Ну, расскажи мне свой сон…

Сережа помолчал. «Сказать или не сказать?» — подумал он.

— Я видел, мама, камеру пыток и Валю. Ее подвесили гестаповцы и жгли раскаленным докрасна железом. Она стиснула зубы, чтобы не кричать, а потом оторвалась и провалилась сквозь землю.

— Сереженька, что ты! О какой Вале ты говоришь?

— Да о нашей Вале. Вожатой. Ее посадили в гестапо.

Теперь матери стало понятным беспокойство сына. Но что могла она посоветовать? Она отошла, охваченная тревогой и тоской, молча занялась уборкой квартиры. Сережа оделся и принялся что-то писать, испортил несколько листиков бумаги. Зачеркивал, писал, снова зачеркивал и снова писал. Мать подошла к нему, но он прикрыл тетрадный листок ладонью, нетерпеливо попросил:

— Не мешай, мама. Пожалуйста… — Потом сложил треугольником записочку и выбежал на улицу.

Ребята, за исключением Вани Дунькова, уже были в сборе.

— Что ж это его нет? — волновался Сеня.

— Придет. Подождем, — ответил Сережа.

Ребята, присев на скамью, тихо совещались.

— Ваня! — закричал обрадованный Петя.

По занесенной снегом дорожке сюда шел Дуньков.

— Ну, что? — спросили в один голос ребята.

— Согласилась! Давайте делать разведку: где можно спустить по стене лестницу. Но сначала напишем письмо.

— Я уже написал. Слушайте. — Сережа развернул бумажку.

«Дорогая Валя! Мы спасем тебя и Женю. В субботу весь день будем на крыше кинотеатра „Гигант“. Если вас выведут на прогулку, мы спустим веревочную лестницу, а вы не зевайте.

Письмо ребята одобрили, а Ваня, взяв его с собой, стремглав пустился обратно. Ребята вышли на улицу, чтобы еще раз осмотреть соседний с гестапо двор.

Неля по-прежнему работала в фашистском штабе. По офицер, сейф которого она открывала, теперь присматривался к ней, смутно подозревая ее. Пробовал даже следить. Приходил рано утром, прятался за двумя шкафами, поставленными углом, и в щелку наблюдал за каждым движением Нели. Ничего не подозревая, девушка, как обычно, вытирала пыль со столов, мыла пол.

Слежка продолжалась уже с неделю. Гитлеровцу надоело вставать в такую рань. Он разозлился и решил: «Если наше положение на фронтах будет неустойчивым, отправлю ее на всякий случай в гестапо, там выжмут из нее все».

В эти дни Неле было особенно тяжело. По ту сторону фронта сегодня торжественный день. Люди, свободные, советские люди трудятся, чтобы победить врага. А здесь… Вражеские зеленые мундиры, чужая речь. Неля завидовала подругам… Валя и Женя, наверное, теперь далеко. Они там, на свободной земле, по ту сторону фронта. Зачем осталась она здесь? «Так надо», — говорила Женя. Неля встряхнула головой, отчего светло-русые косы, уложенные венком вокруг головы, вздрогнули. Она перебежала через дорогу, постучалась к соседке.

— Дарья Петровна, Шмидт дома?

— Только что ушел. А зачем он тебе понадобился? — в свою очередь спросила тетя Даша, косо посмотрев на Белявскую.

— Это хорошо, — оживилась Неля. — Можно радио включить. Москву поищу.

— Разве тебя интересует Москва? — ехидно спросила соседка и с тревогой посмотрела в окно.

— Очень! — воскликнула Неля, словно не замечая недоброжелательства тети Даши.

Неля подбежала к радиоприемнику Шмидта, дрожащими руками включила его.

«Скорее, скорее найти Москву!» Нелино сердце бешено колотилось, рука дрожала. Одна радиостанция, другая, третья… Где же Москва? Что если сейчас зайдет Шмидт? Где же, на какой волне Москва? Стоп. Русская речь. Прислушалась, перевела регулятор громкости. Знакомый голос Левитана читал приказ.

«…За время войны Красная Армия вывела из строя свыше восьми миллионов вражеских солдат и офицеров…

…Товарищи красноармейцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! От вашего упорства и стойкости, от воинского уменья и готовности выполнить свой долг перед Родиной зависит разгром немецко-фашистской армии, очищение советской земли от гитлеровских захватчиков!»

Прислушалась и тетя Даша.

— Господи, живет Россия! — тихо сказала она.

Неля увидела в окно Шмидта, быстро выключила приемник.

— Рихард идет. Спасибо вам, тетя Даша!

— И принесла его нелегкая, — проворчала Дарья Петровна.

— Пани музик слушайль? — подозрительно посмотрев на Нелю, спросил Шмидт.

— О! Музик прима! — сказала, беспечно улыбаясь, Неля.

В эту минуту она не боялась Шмидта. Сердце ее пело, радость переливалась через край. Веселая, сияющая она помчалась домой и пересказала матери услышанное по радио, оделась, вышла на улицу. Ей хотелось громко кричать: «Товарищи, будет и на нашей улице праздник!..» Соседка обратила внимание на ее сияющее лицо.