Людмила Харченко - Шел ребятам в ту пору…

Тая Лучанинова торжественно произнесла:

Между возами, на которых громоздились узлы, чемоданы, сумки, корзины, а сверху и с боков сидели малолетние дети, женщины и старики, пробивался мальчишка лет пятнадцати. Он то и дело озирался по сторонам, будто прятался от кого. Иногда из-за какого-нибудь воза были видны его шелковистые русые волосы. Часто его зоркие серые глаза смотрели из-под темных, сдвинутых бровей в сторону Дома Советов, где были партизаны отряда «Мститель». Среди них мальчишечьи быстрые глаза искали отца, Федора Томашенко. У Васи были противоречивые желания: ему хотелось объявиться отцу и честно сказать, что по дороге в Зеленчукскую сбежал от матери, чтобы вместе бить захватчиков-фашистов, и в то же время боялся встречи с ним. Конечно, лупить он его не станет, да отец никогда его и не бил, потому что учился он прилежно, вел себя хорошо. Но знал Василий, что отец долго будет смотреть на него своими добрыми серыми глазами, смотреть с болью и укоризной за его ослушание.

Вася увидел сослуживца отца, конюха дядю Петю. Он сидел на возу и затягивался цигаркой. Обычно улыбчивое лицо старика было хмурым, кустистые брови насуплены.

— Ты почему здесь, Василь?

— Сбежал от мамы. — От волнения Вася глотнул слюну. — Мы на семейном совете решили, что я пойду с отцом. А потом он передумал, а я не передумал.

Дядя Петя молчал.

— Я же умею стрелять из винтовки и пистолета, дядя Петя!

— Ты, Василь, думаешь, что это как в кине: ни крови тебе, ни переживания за убитого? Это всамделишная война, будь она трижды проклята! — Старик свесил ноги в сапогах с брички. — А вот и твой батько идет.

Вася с тревогой повернул голову.

Отец остановился, удивленный.

— Ты как очутился здесь, Василий? Где мать, сестра? — В голосе тревога.

— Папа, не волнуйся, они уехали, а я сбежал к тебе. Ты же говорил, что я с тобой в отряде буду, — одним духом выпалил Василий и уже менее уверенно добавил: — Не прогоняй, пожалуйста.

— Да теперь куда ж тебя денешь? Будь с дядей Петром пока. За городом я тебя найду. Не волнуйся, если мы встретимся через два-три дня. — И Томашенко ушел.

Одиннадцатого августа партизаны и их семьи бесшумно двинулись из Микоян-Шахара по Тебердинскому ущелью.

Впереди всадники с оружием за плечами, две тачанки, на одной из них пулемет. За ними семьи военнослужащих и партизан. И замыкали эту необычную, на километр растянувшуюся колонну партизаны.

В Микоян-Шахаре стало тихо-тихо. Ни живой души на улицах. Лишь пепел от сожженных бумаг, поднимаемый легким ветром, носился в воздухе.

Группе саперов под командованием секретаря обкома партии инженера Позднякова было приказано взорвать чугунный мост через бурную реку. Михаилу Тарасенко, Федору Томашенко, его сыну и другим партизанам следовало прикрывать группу подрывников. Они засели на косогоре между деревьями с пулеметом и зорко следили за местностью.

— Папа, смотри, какой красивый цветок! Вот бы в школе на клумбе посадить!

Кто-то из партизан прыснул:

— Нашел время ботаникой заниматься, чудак!

— Папа, смотри, кто-то прячется за деревьями на той стороне, — Василий схватил отца за руку.

— Да это колхозники угоняют от фашистов колхозных коров, — ответил за Томашенко-старшего Геннадий Томилов, второй номер пулеметчика.

И снова начали следить за подрывниками, которые уже успели подложить под мост взрывчатку. Но на мост вошли коровы. Их гнали колхозные пастухи.

— Г-е! Г-е-е! — Пастухи подгоняли животных.

Людям хотелось скорее дойти до цели: перегнать скот через Клухорский перевал, чтобы не достался врагу.

— Г-е-е! Г-е-е!

А животные шли медленно и лениво.

Наконец стадо прошло. Подрывники побежали на середину моста, в трех местах зажгли бикфордов шнур.

Раздались взрывы: один, другой, третий. Они эхом прокатились по горам. Мост словно кто разрубил пополам.

В сторону аула Нижняя Теберда и курорта Теберда шли берегом реки. В районе хутора Дженгирик партизан обстреляла банда.

Их было немного, горных разбойников, князьков, не пожелавших строить новую социалистическую жизнь. Еще в 1920 и 1921 годах они подняли восстание, которое было подавлено войсками ЧОНа под командованием Якова Балахонова.

Когда в августе сорок второго года радио принесло страшную весть о приближении к Кавказским горам фашистов, недовольные советской властью ушли в горы. Это они обстреляли партизанский отряд.

По дороге ехал всадник. Ночь была вязкая и темная, как деготь. В двух шагах хоть глаз выколи — ничего не видно. Такие густые ночи бывают только в горах.

…Поздней ночью партизаны остановились в центре поселка Теберда и не досчитались одного ящика с взрывателями к гранатам «Ф-1» — потеряли в перестрелке. Надо за ним кому-то возвращаться. Под руку подвернулся Василий Томашенко, его и послали.

Гордый оказанным доверием, ехал Василий по дороге. Лишь цокот копыт нарушал тишину ночи. В одной руке поводья, в другой — пистолет. Его холодная сталь успокаивала. Да и лошадь всегда предупредит об опасности. Это Василий усвоил еще с раннего детства, когда отец работал в лесничестве.

Лошадь брела понуро и спокойно. Цокот копыт отдавался в ушах. Приглушить бы их, чтоб так громко не раздавались в ночи.

Время тянулось медленно. «Цок-цок» — стучали копыта. «Тук-тук» — гулко напоминало о себе сердце. Но что это? Животное вдруг тревожно захрапело, потянулось назад. Мальчик моментально положил голову на лошадиную шею, слился с лошадью. Вгляделся вперед.

Посреди дороги лежал белый предмет. Ящик! Василий легко спрыгнул с лошади. Подошел. «Так и есть — ящик». Ощупал его. Цел. Попробовал сдвинуть. Тяжелый, дьявол! Просунул руки вниз, приподнял и, осторожно ступая, понес. С трудом положил груз на спину лошади. Но то ли лошадь неосторожно ступила, то ли неудачно Вася поставил ящик, только тот упал. Пришлось поднатужиться еще разок. Забрался и сам в седло и, навалившись на ящик, чтобы еще раз не упал, поехал в Теберду.

Не знал Василий, какая страшная опасность угрожала ему, если бы ящик разбился.

У заповедника его встретили посланные навстречу два партизана. Василий передал им ящик, спешился и, идя рядом со взрослыми, рассказал о злополучной истории, приключившейся с ним.