Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

Вдруг за спиной у нее прозвучал выстрел. Марихен услышала чей-то зов, потом крик, исполненный муки. Она обернулась. На тропинке появился Ганс. Он мчался по направлению к ней, держа в руке пистолет.

— Ганс, что случилось? Где отец? — крикнула она подбежавшему контрабандисту.

Казалось, он не слышит ее. Вот он обернулся, выстрелил и снова побежал, тяжело и хрипло дыша.

— Ганс!

Он поравнялся с ней. Худое бледное лицо его было совершенно изможденным, глаза неестественно широко раскрыты. Он был без фуражки, редкие волосы прилипли к потному лбу. Молча схватив девушку за руку, он потащил ее за собой. Марихен едва поспевала за ним. Сильные пальцы контрабандиста сжимали ее руку, будто клещами. Боль заставляла ее не отставать от него ни на шаг.

— Ганс, что случилось? Ганс, скажи же ради бога...

Он ничего не отвечал. Казалось, он сошел с ума. Марихен попыталась было высвободить свою руку, но он не отпускал. Вид у него был ужасный — лицо исказила гримаса, из открытого рта во все стороны летела слюна. Марихен перестала сопротивляться и задавать вопросы, которые только задерживали их, и покорно бежала рядом с ним. Громкий треск за спиной заставил ее побежать еще быстрее. Улучив мгновение, девушка повернула голову назад — сзади никого не было. Тропинка петляла между деревьями, через густые заросли так, что преследователи не могли их видеть. Они могли только угадать направление, в котором бежал Ганс, и стрелять по нему наобум.

В ствол дерева перед ними ударилась пуля и рикошетом, жужжа, отлетела в сторону. Ганс снова остановился и выстрелил. Он стрелял вслепую, однако его выстрелы заставляли преследователей укрываться. Он хотел выстрелить еще раз, но оказалось, кончились патроны. Ганс выругался, снова схватил девушку за руку, и они устремились к границе.

— Ганс, что случилось? — громко с отчаянием в голосе спросила Марихен.

На этот раз он ответил. Его речь была невнятной, однако она все-таки поняла, что он нашел Кречмера возле березок, нес его почти до самой границы, но не донес. Ее отец умер. И Ганс вынужден был оставить его, потому что гестаповцы догоняли.

Марихен, плача, бежала рядом с Гансом. Останавливаться было нельзя: за их спинами слышались какие-то крики. Потом опять щелкнул выстрел. Они пригнулись, и пуля со свистом пролетела над их головами. Снова кто-то выстрелил. Девушка споткнулась и упала. Ганс поднял ее. Стройное девичье тело судорожно дернулось в его руках и вдруг обмякло. Контрабандист решил, что девушка потеряла сознание. Он потряс ее за плечи, вгляделся в лицо. Широко раскрытые глаза смотрели на него неподвижно, из уголка рта текла струйка крови.

— Марихен! — не помня себя от охватившего горя, крикнул Ганс.

Стройное тело шевельнулось, но на застывшем лице не дрогнул ни один мускул. Ганс поднял девушку на руки и заспешил к границе. Он знал, что преследователи гонятся за ним буквально по пятам, и им овладело такое сильное желание добежать, что он забыл об усталости. Возможно, преследователи не остановятся даже на границе, и тогда пусть лучше у него разорвется сердце и он умрет с безжизненным телом Марихен на руках. Он опять посмотрел на ее бледное лицо. Изо рта ударил фонтанчик крови. Жива! Она жива! Ганс побежал быстрее. Еще несколько метров, и он за пограничными камнями. Наконец он увидел долгожданные серо-зеленые камни, мимо которых ходил всю свою жизнь.

— Ганс, остановитесь! Ганс! Ганс! — звал его кто-то.

Озверевшие нацисты настигали его. Нет, ему нельзя останавливаться. Граница совсем близко. Девушка жива, ее надо срочно доставить в больницу. Она жива, она должна жить! Его Мария Луиза должна жить!

— Ганс, вы что, с ума сошли?

Контрабандист остановился, невидящим взглядом посмотрел на Карбана и в изнеможении опустился на колени. И все же у него хватило сил осторожно положить Марихен на траву. Он дышал широко открытым ртом, а из горла у него вырывались какие-то нечленораздельные вопли и всхлипы.

Кучера склонился над девушкой, разорвал на ее груди блузку и перевязал рану бинтом из пакета первой помощи. Он действовал сноровисто, стараясь побыстрее остановить кровь.

— Пан начальник, нужен еще бинт! — крикнул он Карбану и протянул руку.

Девушка лежала совершенно неподвижно, глядя куда-то на верхушки елей и лиственниц. Широко открытые глаза ее были похожи на глаза куклы.

Из зарослей на немецкой стороне появились какие-то люди. Человек в кожаном пальто что-то кричал и показывал рукой на Ганса, а тот уже упал на траву и вставлял в пистолет новую обойму.

— Стой! — крикнул Карбан, заметив, что гитлеровцы собираются пересечь границу.

— Стой! — заревел и Кучера и поднял с земли карабин.

Человек в кожаном пальто отступил, продолжая что-то взволнованно выкрикивать.

Наконец Ганс вставил обойму и выстрелил. Карбан стремглав отскочил за толстое дерево, а Кучера перекатился по траве за пень.

— Ганс, не стреляйте! — призывал контрабандиста Карбан.

В эту минуту к ним подбежал Павлик с карабином в руке.

Казалось, контрабандист ничего не слышал. Он видел сейчас только шайку бандитов, которая преследовала его от самого Зальцберга. Потом перед его глазами возник образ долговязого друга, лежавшего с раскинутыми руками возле березок. Пистолет в руке Ганса дрожал от выстрелов, а зеленая стена леса, будто занавес, медленно колыхалась там, где поспешили укрыться его преследователи. Карбан стрелял по этой зеленой стене, а эхо возвращало звуки выстрелов, и все сливалось в сплошной гул. И Гансу вдруг показалось, что это звучит салют в честь его павшего друга.

В тишине дота время тянулось невероятно медленно. Снаружи подступал туман, сырой и противный. Он частично закрыл просеку, вдоль которой предстояло вести огонь. Если бы враг рискнул пойти здесь в атаку, он был бы сметен шквалом свинца. А туман наползал уже на соседние доты, закрывал завалы из толстых бревен, устроенные на шоссе. Он проникал повсюду, а вместе с ним просачивался и запах дыма. Солдаты, отступая, в ярости поджигали деревянную обшивку стен, и доты горели изнутри.

— Дурацкий туман! Да еще этот проклятый дым! — воскликнул Гентшель.

Юречка промолчал. Потом, почувствовав, что пауза слишком затянулась, он бросил:

— Все равно в этом нет никакого смысла!

— А в чем, собственно, есть смысл? — спросил усталым голосом его сосед, печально вздохнув. Это был вздох, рожденный какой-то внутренней болью, которую он не мог скрыть от этого молодого парня в зеленой форме.

Тот решил воспользоваться моментом.

— Это в самом деле бессмысленно! — заявил он, уверенный в своей правоте. — Один человек в доте... Один! Да это же глупость!