Георгий Марков - Отец и сын (сборник)

Свою третью ночь в пути он провел в тревоге и почти без сна. С вечера еще ему приснился ужасный сон, будто его бывший хозяин Михей Колупаев угнал обласок. Будто он отплыл на середину Тыма и начал издеваться оттуда над Алешкой, предвещая ему медленную и голодную смерть в безлюдной тайге. Сон был таким правдоподобным, что Алешка, словно наяву, услышал даже Михеев скрипучий голос. Он вскочил с земли как ошпаренный и бросился к реке. Обласок стоял на месте, целиком вытянутый на песок и привязанный веревкой к сушине. На сибирских реках бывало всякое. Случалась и нежданная прибыль воды. Алешка это хорошо знал.

Кое-как подавив испуг, оставшийся от худого сна, Алешка попытался опять заснуть, но не успел — внезапно налетела буря. Река взбудоражилась, волны заколотились о берег, засвистели, сгибая до корней тальниковые заросли, задрожала земля от ударов вывороченных деревьев. Алешка прикрылся брезентом, лег поближе к огню. Жутко было слушать оглушительный треск и хруст тайги, бешеный плеск воды, буйный шум песчаных осыпей, обнаженных свежими обвалами яров. Алешка вытягивал шею, всматривался в темноту. И хотя вокруг не было ни одного большого дерева, ему мерещилось — вот-вот сучья падающей лесины ударят его, подомнут под себя. Буря ушла куда-то далеко-далеко в неведомые дебри тайги, но на смену ей надвинулся холодный дождь с градом. Алешка слушал, как градинки стучат в брезент: «Зима наступает. Все кончено. Обратно не выбраться».

Но как это часто бывает после бури даже поздней осенью, рассвет наступил ясный, дождь перестал, и на восходе солнце блеснуло из-за леса, как бы напомнив, что оно существует. Не теряя ни минуты, Алешка тронулся в путь.

Он проплыл три или четыре плеса, когда увидел вдали высокий берег, поросший ровным кедрачом. «Неужели это Кедровый яр?» — подумал он, не веря еще сам себе, но приглядываясь к берегам. Скобеев, ходивший в начале прошлой навигации по Тыму, сказал ему:

— Кедровый яр, Алексей-душа, ты узнаешь и днем и ночью. Река прямо упирается в него. Это первая примета, вторая — такого длинного яра на Тыме больше нет. Час мимо него едешь. Есть третья примета: километра за два до Кедрового яра впадают в Тым две речушки. Одна с правого берега, вторая с левого. Как их проедешь — посматривай. Склад в самом начале яра.

Дорогой Алешка и так и этак воображал свою встречу с Надюшкой. Все ему представлялось обычным, простым. Он поздоровается с ней, поговорит о том о сем и только потом уже скажет, кто он такой. Наверняка она его не узнает. Сколько лет прошло с тех пор, как они виделись, да и виделись-то всего один раз. Но теперь, когда до встречи оставались считанные минуты, Алешка почувствовал и волнение и тревогу. Ему показалось, что не так-то легко объяснить Надюшке причины, побудившие партийную ячейку базы отправить его в этот далекий и рискованный путь. Да ведь может случиться и так, что, выслушав его, она не пожелает поехать с ним. Как бы управляющий «Сибпушниной» не оказался прав, сказав Кадкину, что нельзя благодушествовать, когда имеешь дело с выходцами из классово чуждой среды! Наконец может произойти и так: Надюшка ушла в тайгу на промысел и вернется через неделю. Ему же не только неделю, но даже и дня нельзя здесь сидеть в ожидании.

Все эти мысли всколыхнулись в Алешкиной голове, когда, проплыв мимо устья двух речек, он увидел на чистом склоне яра продолговатый амбар на высоких стойках, а ниже его — окошечко и дверь, ведущую в землянку, которая по-местному называлась карамо. Возле карамо чуть дымился костер. Еще ниже, на песке у реки, лежали перевернутые вверх дном тесовая лодка и обласок. Подплыв поближе, Алешка решил как-то известить живущих здесь людей о своем прибытии.

— Эй, кто тут есть живой-здоровый! — крикнул он. Эхо далеким, неясным отголоском отозвалось на его призыв, и снова все затихло. Переждав с минуту, Алешка крикнул еще раз, громче, протяжнее.

Дверь землянки распахнулась, и Алешка увидел женщину в пимах, в длинной юбке, в полушубке, завязанную полушалком по-зимнему: лицо прикрыто до самых глаз. Несколько минут женщина присматривалась к Алешке и, когда он подплыл к самому берегу, вдруг бросилась назад в землянку. «Что она? Не то меня испугалась?» — с беспокойством подумал Алешка, не зная, как ему теперь поступить: идти ли в землянку или ждать возле костра? Он вытянул обласок на берег, постоял в нерешительности, потом по земляным ступенькам зашагал к костру вверх по косогору.

Дверь землянки снова открылась, и из нее вышла как будто другая женщина — в сапогах, в короткой жакетке и в платке, аккуратно повязанном на голове. Она пошла навстречу Алешке, который ждал ее возле костра.

Все, все в Надюшке Исаевой стало иным. Повстречай он эту девушку в толпе среди других людей, ни за что не признал бы ее. Но сейчас он был убежден, что это она. С любопытством и удивлением, чуть кося, на него смотрели голубые Надюшкины глаза.

— Здравствуйте, — тихим, сдавленным от волнения голосом сказала Надюшка, уже предчувствуя, что этот парень, нежданно-негаданно появившийся здесь как с небес, привез ей какую-то новую судьбу.

— Здравствуйте! Вы Исаева будете? — подавая руку девушке, сказал Алешка, чувствуя почему-то и стеснительность, и робость, и учащенный стук сердца.

— Да, Исаева. А что такое? Вы откуда?

— Ну и хорошо! Наконец-то нашел вас! — глядя девушке в глаза, ставшие теперь настороженными и широкими, попытался улыбнуться Алешка.

— И долго искали?

— Долго. А вы не помните меня, Надя? А я знаю вас.

И тут Надюшка вдруг всплеснула руками и, не спуская глаз с Алешки, попятилась, прикусывая губы и боясь закричать.

— Бастрыков я. Когда-то на круче вместе с вами играли, — сказал Алешка, думая, что она никак не может вспомнить его.

А она узнала его с первого взгляда, но, признав, не поверила себе, подумала, что сходство приезжего с младшим Бастрыковым просто почудилось ей.

— Проходите, Алеша, в карамо. Проходите, — всхлипывая и пряча от него выступившие слезы, сказала Надюшка и отступила с дорожки, протоптанной ее ногами.

— Нет, Надя, проходить мне некуда. Там, в землянке, могут помешать нам. А поговорить нужно о важных делах.

— А там никого нет. И завтрак на столе.

— Женщина выходила в полушубке…

— Это я и есть.

— Ну, тогда пошли.

В землянке было довольно сумрачно, но зато тепло, сухо, пахло вкусной едой. На маленьком столике — сковородка с жареной дичью, свежий хлеб, брусника, припорошенная сахарной пудрой. Из носика зеленого эмалированного чайника выползает струйка пара. В одном углу землянки — железная печка, в другом — нары. Постель аккуратно застлана ситцевым стеганым одеялом. У столика вместо стульев два чурбака, поставленных на попа.