Руднева Максимовна - Пока стучит сердце

Письма родителям

2 октября 1943 года

Родненькие мои, ненаглядные!

Здравствуйте! Поздравляю вас с серебряной свадьбой. Дожить вам до золотой, а потом и до алмазной! И чтобы я все время была с вами, мои хорошие. Я жива и здорова, Дина поправляется; вчера впервые летала на задание (со своей подругой, та тоже летчик, а Дина летала в качестве штурмана). Я вернулась раньше их, находил туман, нас больше не пустили, И пока Дина не прилетела, я все волновалась за нее и так теперь всегда будет, когда она будет летать без меня. Вчера я летала с Верой, а вообще последнее время все время летала с Дининой подругой. Я последнее время особенно увлекаюсь самолетовождением, Как взлетим, летчик отдает мне управление и я веду, пока не устану, но мне не хочется сознаваться, что я устала, поэтому я веду двумя руками (ноги не устают, ведь управление и ручное и ножное, а рука одна устает) и веду почти до цели, пока стрелять не начинают. Над целью я бросаю бомбы — вчера хороший пожар сделала! — а потом опять прошу отдать мне управление. Вожу уже не очень плохо. Но самое главное — это сесть на землю. Этого я еще не умею, но думаю научиться. Так вот Динина подруга уделяет мне особое внимание и учит меня вести самолет. Дина после вчерашних полетов чувствует себя неважно, болит ножка. Сейчас они зайдут за мной идти обедать (мы живем рядом).

Ну, будьте счастливы! Целую крепко.

Женя

12 октября 1943 года

Вы помните вечер два года назад, мои любимые?

Папа спал, а ты, мусенька, вперемежку со слезами, играла со мной и Софой в девятку. А назавтра я ушла. Прошло два года. Если бы меня сейчас спросили сно­ва, как я хочу устроить свою жизнь, я бы, ни минуты не колеблясь, ответила: «Только так». Не подумай, что мне легко в разлуке с вами, мои дорогие. Иногда я не только сердцем, всем телом чувствую, что мне не хватает вас. Но это иногда. А обычно я думаю о вас всегда: когда мне очень хорошо и очень плохо. И мысль о том, что меня ждут, что кто-то жаждет видеть меня после войны живой и здоровой, часто согревает лучше, чем печка. А вот сейчас я бы не прочь посидеть у хорошей печки: сидим мы в землянке, снаружи беснуется ветер, крутящий пыль и заставляющий беспокоиться о наших птичках.

Целую. Женя

Во-первых, примите мой самый горячий привет и наилучшие пожелания в вашей жизни. Я уже вошла в строй и сделала с Женей 10 вылетов. Можете по­здравить. Целую вас.

Дина

17 октября

Когда-то, летом 1935 года, сидя на пароходе, мы заспорили о фантазии и мечте. «Мечтают только пустые люди, бездельники», — заметил кто-то, кажется, даже Татьяна Ивановна. Я возражала, что слишком бедной и некрасочной была бы наша жизнь без мечты. И я мечтала... Но жизнь развернулась на 90° и оставила далеко позади все мои мечты. Что же я, безумно счастлива? Сказать «да» будет слишком много, пожалуй. Но я счастлива, это, безусловно. Я, правда, по-прежнему тоскую по Гале, мечтаю о ребенке и о близкой подруге, но чует мое сердце, что этому времени я буду когда-нибудь завидовать. У меня много хороших девушек: Дусенька (сегодня уезжает в санаторий), Катя, Лора, Леля, Марта, у меня замечательные командир и комиссар, два капитана — Сима и Ира, — это все люди, с которыми мне бывает тепло. Я не представляю себе такого состояния, чтобы я всем на свете была довольна. Так, может быть, я слишком мало тре­бований предъявляю к счастью? Нет. Нельзя забывать о войне. Сколько действительно несчастных людей наполняют сейчас нашу трижды несчастную планету? Ни капельки не завидую я тем девушкам, которые сидят сейчас в тылу, хорошо одеваются, живут в комфортабельных квартирах. Я бы все равно не смогла так. Мое место здесь.

Попытаюсь описать эти полтора месяца.

1 сентября вечером пришел приказ о званиях. Я стала старшим лейтенантом, причем все это сразу замечали: звездочки на погонах потемнели, а прибавила я блестящие. Маша Смирнова тоже, прочие младшие лейтенанты стали лейтенантами, а бывшие «молодые» штурманы — младшими.

Под утро б сентября меня разбудили (я жила у другой хозяйки, рядом с Ракобольской, а со старой хозяйкой сохранила очень хорошие отношения: Федо­ровна, ее дочь Таня и внучата Шура и Витя, к ним зайти было опасно, обязательно обкормят яблоками, я приходила как к родным). Прихожу в штаб. Восемь экипажей и капитан Амосова, которая осталась вместо майора, уезжают под Новороссийск. Половина полка уезжает, а я должна оставаться из-за этой дурацкой штурманской группы! Разозлилась я неимоверно; упрашивала, упрашивала капитана — никак! Оставила себе преподавателей, уехали только Рябова и Белик. На другой день они улетели. А в ночь 10 сентября меня опять разбудили, но уже для боевой работы.

Я летела с Юшиной Раей на ее первый боевой. Она получила крещение — болтанкой. Над морем мы летали на пятую цель у Новороссийска — машину ложило на крыло и разворачивало на месте. Обратно мы морем не пошли. Утром я занималась со штурманами, а потом перед сном зашла к Ракобольской есть дыню (ее угостили 10-го, когда она с Наташей перевернулась, задев за столб при полете в дивизию в Новотатаровскую). Обед заказала себе на 5 часов вечера и легла спать.

На полетах 16 сентября объявили, что днем перелетаем в Маевский (я числа 9-го летала с генерал-майором Федоровым на поиски аэродрома. В рукава его реглана напихали винограда килограммов 10). Утром спали часа 2-2 1/2. Когда мы сели в хуторе, я объявила майору: «Летала я на разных машинах, но на такой — еще ни разу!» У меня руки и ноги ныли, а летели мы всего 15 минут. Уж очень неудобное управление во второй кабине на моей машине. Моя машина — я никак к этому не могу привыкнуть, все говорю: машина командира полка. В эту ночь напряжение было максимальное, но мы сделали только по четыре полета — все спали в воздухе. Когда вылезли из самолета после последнего полета, я поздравила Юшину: «Теперь и ты стала старой летчицей — спишь в полете».

Не спать было невозможно. Засыпал даже тот, кто вел машину. Только над целью чувствовала я себя бодрствующей. В один из полетов летим домой, я веду, но мысли сонные-сонные и где-то бродят. Я не сплю. Вижу, что иду без крена и курс выдерживаю. Какой? Об этом я не задумывалась! Нечаянно взгляд задержался на высотомере: 950 метров. И вот вяло-вяло заработала мысль: «Если мы идем на цель, то высоты маловато, если идем домой, то слишком много. Куда же мы идем?» Посмотрела вперед — прожектор болтается. Но это может быть приводной, может быть и над целью. Посмотрела на курс — Е. Как будто домой идем. Но все-таки разбудила Раю: «Мы домой идем?» — «Да». — «А бомбы я сбросила?» — «Конечно». А на земле вспомнила все. А в последний полет я крена не заметила и разворачиваюсь, разворачиваюсь... Смотрю, Кубань у меня слева, и я верчусь дальше. Резко потеряла высоту, стала на курс, но летчица все равно не прореагировала. В Маевском я сделала 24 полета с Симой, она учила меня самолетовождению. Однажды была несчастливая ночь. Взлетели, над кругом отказал мотор. Стали опробовать — Зине Петровой винт с обратного хода руку перебил. Опять взлетели с бомбами и опять сели. Инженер долго возилась — полетели опробовать. Капитан смеялась, что я у нее талисман на борту. Сделали два полета, потом я два с Типикиной, а капитан — совсем-совсем больная — один полет с Сумароковой. Потом я летала с Мариной Чечневой. На туман обращали мало внимания! Мы с капитаном в одном полете провозгласили лозунг: «Нелетной погоды не существует». Да здравствует «У-2»! Бомбили Темрюк. Не верилось, ни одного выстрела. А в ушах звучали строчки: