Роман Юров - Чужие крылья III

— Вить, — спросил вдруг Литвинов, — а ты чем после войны заниматься будешь?

— После войны? — удивился Саблин. — А чего это тебя так заинтересовало?

— Просто. Настроение такое.

Виктор выплюнул изжеванную травинку, задумался.

— Не знаю, — наконец ответил он. — Давненько об это не думал. Есть мнение, что я до конца не доживу, так что трахаться со всем этим придется вам.

— Почему это не доживешь? — удивился Сашка. — Ты вроде раньше фаталистом не был. И почему это сразу… трахаться?

— Этой войны, еще на пару лет хватит. А выжить для меня слишком роскошно. Да и незачем.

— Как незачем, — оторопел Сашка, — а жену повидать не хочешь?

Виктор промолчал. Недавно он пришел к мысли, что все его везение заемное. За то, что он выживал в жутких переделках начала войны, заплатил жизнью Шишкин, и как только Игоря не стало, все везение сразу же кончилось. Ну а за мытарства с февраля по август, расплатилась Нина. Он поежился, вспомнив упавшую в паре метров от него авиабомбу. Та бомба его не увидела, но другая безошибочно нашла в Саратове его жену. А значит, его везению уже пришел конец. Эта мысль в последнее время занимала его все больше и больше.

— Странный ты какой-то, — добавил Литвинов, — может тебя в санаторий, нервы подлечишь? Или к Синицыну сходи, вдруг он чего организует. Отдохнешь, пока на фронте передышка.

— Не хочу, — ответил Виктор, — да и смысла нет.

— Ну почему сразу нет?

Виктор промолчал. Он молчал довольно долго, потом потянулся за папиросами. В пустом желудке плескалась водка, но настроения отнюдь не улучшала, табачный дым щекотал горло, а в голове была каша.

— Мы победим, — наконец сказал он, — я это знаю. А за то, что после войны будет, я тебе скажу! Жопа будет. Вкалывать придется, до кровавого пота. Долго и нудно. Пока пуп не порвется.

— Почему это жопа? Война ведь закончится.

— Сашка, — озлился Виктор.— Ты же политработник, думать обучен. Ты совсем слепой или дальше газет у тебя глаза не видят, а в голове лозунги?

— Причем тут лозунги, — обиделся Литвинов, — ты по делу говори.

— Да ты посмотри вокруг, что ты видишь? Ты деревни, через которые немцы прошли, видел? В Ростове был? Да полстраны в руинах лежит. Все что не сожжено – взорвано.

— Построим заново, — убежденно ответил Литвинов, — будет лучше прежнего.

— Да кто строить будет? — взорвался Виктор, — ты голову включи, ты глаза открой! Вот тут, — он показал рукой на поле. — Вот тут люди должны жить, а их нет и взять неоткуда. Как ты не поймешь-то! Да война эта всех мужиков выбьет. Народ надорвется.

— Не говори ерунды, — мрачно ухмыльнулся Сашка.

Виктор пожевал губами, посмотрел вдаль. В небе, высматривая добычу, парил орел, ветер шелестел травами, все было как обычно. Можно было рассказывать Литвинову про будущее, можно и не рассказывать. В этой степи от этого ничего бы не изменилось.

— Я когда через линию фронта выходил, — медленно сказал он, — там целое поле бушлатами выстлано было. Наши морпехи наступали. Потом узнавал, ширина того наступления была километров тридцать и везде была такая картина. Где-то чуть меньше, где-то больше. А наши июльские бои? Слышал, что две дивизии в окружение попали? Говорят, от одного полка пятьдесят человек вернулось. Про Ржев слышал? А про Ленинград? Сколько там от голода умерло? Про армию Власова тебе, как комиссару не доводили? И ведь его армия далеко не первой в этом месте наступала. А что в начале войны творилось? Да ты ведь сам это видел…

— Может ты и прав, — потемнел Литвинов, — но это не повод опускать руки. Мы победим, мы обязательно победим.

— Победим, — эхом отозвался Виктор, — а после вот все это, — он обвел рукой степь, — нужно будет заселять. Заново земли распахивать, порушенное восстанавливать. Только вот работать, считай некому будет. Ты видел, как бабы в колхозах на себе пашут, чтобы хлеб фронту дать?

— Тяжело сейчас, — кивнул Литвинов, — и будет непросто. Но мы после войны все восстановим. И будут здесь цвести сады, и пшеница в полях колоситься. А ты, Витя, в людей не веришь. Зачем ты в партию-то заявление подал. С такими мыслями, так лучше сразу в гроб.

Виктор долго молчал.

— Надоело все, — буркнул он, наконец. — Тебе легче, ты в светлое будущее веришь. А я… — он надолго замолчал.

На дороге появилось пыльное облако, послышался топот сапог, и показалась воинская колонна. Видимо обитатели близ расположенного лагеря возвращались с учений: все красноармейцы были с оружием и в походной амуниции. Саблин с Литвиновым молча наблюдали за ползущей в каком-то десятке метров человеческой гусеницей. Бойцов было много, они шли и шли, равнодушно поглядывая на Саблина с Литвиновым. Виктор начал закипать.

— Хоть бы одна б…ь, — закричал он, — могилу поправила. Каждый день тут ходите.

Красноармейцы удивленно на него косились, но ничего не отвечали. Колонна невозмутимо пылила мимо.

— Вы так же лежать будете, — добавил он в неуемном бешенстве, — по воронкам, б…ь.

Колонна прошла, а Виктора все еще трясло.

— Всем все похрен, — хрипел он Литвинову, — никому дела нет. Ведь у самой дороги, не могли не видеть. Одного бойца послать, чтобы поправил, тут работы на пару часов. Не доходит сейчас, все некогда! Потом удивляться начнем, когда внуки станут орденами торговать…

— Что? — удивленно заморгал Сашка. — Какими орденами?

— Советскими, — Виктор понял, что наговорил лишнего, но остановится не смог, — боевыми.

— Ты ерунды не говори, — убежденно ответил Литвинов, — невозможно такое. А вот с могилами безобразие, конечно. Надо рапорт написать, показать все…

— Херня это все, — Виктор обреченно махнул рукой, — рапорты, срапорты, ордена… бесполезная херня.

— С тобой все в порядке? — Сашка выглядел ошарашенным. — Что-то из тебя прямо злоба прет. Может, к Синицыну сходишь?

— Полетели домой, — Виктор тяжело поднялся. — Ты не обращай внимания, это у меня пройдет. Устал сильно. Отлежусь, отосплюсь и пройдет.

Литвинов недоверчиво покачал головой и принялся собирать инструменты. К этому разговору они больше не возвращались.

Солнце уже заходило. Землю окутал легкий туман, от воды потянуло запахом болота, налетела орда комаров. Но все это не стоило внимания. Виктор сидел на поваленном дереве, на берегу мутноватой речушки и задумчиво ковырял прутком мокрую глину. В голове роились предположения, возникали гипотезы, строились логические цепочки – он, который уже раз, размышлял о том, кто и зачем запихал его в эту мясорубку. Над этим Виктор мог сидеть часами. Иногда казалось, что еще немного и решение будет найдено и все станет простым и понятным. Вот только время шло, а ответы не находились: он до сих пор знал о случившемся не больше, чем в тот ноябрьский день сорок первого года, в день попадания.