Роман Юров - Чужие крылья III

Вечером болела голова, плечи словно налились свинцом. За день Виктор сделал еще два вылета, и все они прошли с боями. Жутко хотелось спать. Копившаяся все эти дни усталость, казалось, заполнила все тело. Летчики рассаживались на ужин молча. Веселые перекуры и травля баланды, как постоянно было раньше, сошли на нет. Все осунулись, посерели, стали злыми, нервными. Вечером сбили Абрамова – одного из молодых летчиков недавнего пополнения. Истребитель Острякова в бою изувечили так, что после посадки самолет просто сложился пополам, задрав вверх не только мотор с винтом, но и хвост. Хорошо еще, что летчик не пострадал. От этих потерь хотелось выть волком. Нехитрая арифметика показывала, что еще пару дней подобных боев и от полка просто ничего не останется…

Утром Виктор шел на КП как на казнь. Тело ломило, и желание было только одно – чтобы все это поскорей кончилось. Собравшиеся летчики выглядели не лучше: мрачные, взъерошенные, апатичные. К командному пункту сходились, словно старые деды, медленно, нехотя. Шубин почему-то задерживался, и это действовало на нервы. Летчики молча курили, настороженно посматривая на полог штабной палатки, угрюмо молчали.

— Собрались тута, — Шубин осмотрел построившихся при его появлении летчиков, нахмурился.

— Что за внешний вид? — вдруг закричал он. — Вы кто? Вы не советские соколы, вы биндюжники из Пропойска. Саблин, что это за козлячья борода? За старое взялся?

Виктор оторопел. Еще вчера командиру не было никакого дела до внешнего вида летчиков. Лишь бы летали. С чего это вдруг сегодня очнулся? Когда себя в порядок приводить, если едва глаза продрал, уже бежишь к самолету. Здесь же и ешь и отдыхаешь. Да и нет у него никакой бороды, лишь утром не побрился…

— Чего это, тута, носы повесили? Причем не только носы! — комполка бросил Саблина, перейдя к общим вопросам. — Вон, девки полковые, уже в сторону чумазиков из БАО смотрят, говорят с вас толку нет… Вы же элита, мать-перемать, летчики-истребители, а ползаете, тута, беременными тараканами.

Командирский спич пропадал втуне и Шубин сам это понял.

— Товарищи командиры, даю вам десять минут, чтобы привести себя в порядок. Потом будет осмотр внешнего вида. Я понимаю, тута, бои, тяжело… но это не повод выглядеть как… — он запнулся подыскивая наиболее подходящий эпитет, не нашел и разразился матерной тирадой.

— Через час вылет, — продолжил командир, — будем прикрывать передний край. Поведу я!

Снова заблестел на солнце своими бесчисленными изгибами Миусс, проплывали под крылом высоты правого берега, низины и балки левого. С немецкой стороны периодически постреливали зенитки, но вяло и не прицельно, снаряды рвались далеко в стороне. Показалась пара "мессеров", принялась заходить от солнца, но Гаджиев в прикрывающей паре был начеку и, поняв, что тут ничего не светит, немцы отошли.

За прошедшие сутки линия фронта изменилась кардинально: наши войска ночью отошли обратно за реку, оставив доставшийся такой огромной ценой плацдарм. На местах боев застыли недвижимые коробочки сгоревших танков, темнела разбитая и брошенная техника. Немецкие войска торопливо восстанавливали разрушенные позиции, сверху отлично было видно сотни занятых на этих работах людей. По дорогам кое-где вновь пылили колонны, но теперь они уже отходили в неприятельский тыл. Были ли это отходящие войска или немцы гнали наших пленных, Виктор не знал… Он только сейчас понял, что все уже кончилось. Что дикое напряжение и тяжелые бои последних дней остались позади, и впереди ожидает короткая передышка.

В тылу, на расположенном неподалеку от Красного Сулина аэродроме, была благодать. Оставшиеся самолеты распихали по капонирам, замаскировали, выставили охрану. Личный состав принялся обживать землянки, заселять уцелевшие флигели и дома. Начался отдых. Этот отдых Виктору не понравился.

Если еще вчера, он бы дорого дал, чтобы оказаться подальше от войны, то сегодня все было ровным счетом наоборот. Непривычное ничегонеделание стало угнетать. Хотелось вновь усесться в кабину истребителя, драться с "мессерами", перехватывать вражеские бомбардировщики. Хотелось делать все то, отчего еще вчера его искренне воротило. Виктор даже ходил к Шубину поклянчить парочку вылетов на свободную охоту, но комполка, изумленный донельзя таким поведением своего комэска, лишь в матерной форме услал его вон.

Притихшая во время боев ненависть, расцвела буйным цветом, стоило ему ухватить лишь немного отдыха. Хотелось рвать всех немцев зубами, жечь врагов живьем и расстреливать пачками. Но немцев вокруг не было. Была сильно обмелевшая речка, самодельная спортплощадка, над которой уже разносились первые робкие удары мяча и отдыхающие однополчане. Они в его злости были не виноваты. Виктору оставалось лишь бесцельно слоняться по аэродрому и бессильно скрипеть зубами.

— Опять маешься, — Литвинов тоже зачем-то прихромал следом. — Не нравишься ты мне командир в последнее время. Что случилось-то?

Виктор не ответил и они довольно долго молчали.

— Год назад Игорь погиб, — почему-то сказал Литвинов, — ты мне рассказывал. Он где-то неподалеку похоронен? Может, как-нибудь съездим?

Виктор покраснел. Он считал Шишкина своим другом и чуть ли не братом. И помнить когда погиб Игорь и о том, что нужно проведать его могилу, должен был он, а не Сашка.

Вылетели они на другой день. Шубин не стал отказывать просьбе и, ближе к обеду, У-2 устремился на юг, чтобы, через час с небольшим, приземлиться на вновь обратившемся в луг аэродроме.

Место оказалось обжитым. Там, где раньше жил летный состав, теперь белели выгоревшие на солнце палатки, выделялись горбыли землянок. Сверху был хорошо виден вытоптанный прямоугольник плаца, накатанные дороги, сеть тропинок. О том, что здесь когда-то стоял авиационный полк, не напоминало уже ничего. Через когда-то летное поле теперь пролегала одна из дорог, а бывшая роща уменьшилась едва ли не втрое.

Могила Игоря заросла бурьяном и осела, оставив едва видимый бугорок, фанерная пирамида со звездой была кем-то повалена и сломана. Могилы остальных, погибших при штурмовке аэродрома, выглядели ничуть не лучше. Пришлось возвращаться к самолету за специально захваченными инструментами, отсыпать холмики, ремонтировать. Виктор срезал дерн лопатой, а самого душила злоба – если бы они не прилетели, то через несколько лет, от этих захоронений не осталось бы и следа. Остатки какой-нибудь колхоз распахал бы по весне и все.

Они справились быстро, приведя могилы в порядок. После уселись неподалеку, и Виктор достал из кармана трофейную флягу с водкой. Солнце стало клониться к горизонту, тень от рощи уже достигла кладбища, пахло пылью, примятой травой и землей. Они сидели молча, не говоря ни слова, лишь передавали друг другу. Настроение у Виктора от выпивки испортилось: напала черная меланхолия, все вокруг показалось глупым, совершенно напрасным. Не хотелось ничего. Даже водку пить не хотелось.