Роман Юров - Чужие крылья III

— Витя, ты чего? — спросил он.

— А ну, смирна! — закричал Саблин. — Не Витя, а товарищ командир. Распустились, мать перемать…

Он разорялся минуты две, выплескивая все, что накопилось. Наконец выдохся, успокоился. Смирнова с Ложкиной побледнели и выглядели потерянно, Палыч же недобро прищурился. Виктор даже подумал, что несколько перегнул палку, однако мысль включить заднюю его и не подумала посещать.

— Значит так, товарищ Малышев, задание первое… Я сегодня обратил внимание на отвратительное качество внешней отделки моего истребителя. Все эти выступающие латки, щели, вмятины и потеки краски, — Виктор, наконец, дошел до цели своего визита на стоянку, — это все убрать. Вот тут дамы болтаются без дела, пусть займутся. Всяко полезней, чем чесать языком.

— Так ведь сколько раз латать приходилось? — попытался отбиться Палыч. То, что Виктор перешел на официальный тон и даже назвал техника по фамилии, подействовало на него странным образом. Злость из взгляда пропала, но он начал удивительным образом багроветь, — конечно, он не будет скорости набирать…

Виктор взмахнул рукой, заставив Палыча замолчать.

— Чтобы сиял как у кота яйца, — тихо сказал он. — Там работы не так уж и много, всего лишь как говорят немцы. — "зашпаклирен унд полирайт". Чтобы к завтрашнему утру управились.

— Не успею до утра. И вообще, без приказа старшего техника эскадрильи, я такое делать не стану.

— Палыч, — Виктор нехорошо ощерился, — вот не доводи до греха. Согласись, что накосячил и самолет запустил. Или мне другого техника взять?

Палыч зло вскинулся, и они с Виктором принялись буравить друг друга глазами, потом техник скис и отвернул взгляд.

— Второе, — Виктор понял, что Палыч сдался, — это сраное масло. Меня уже затрахала эта вечная грязная херня на фонаре.

— Так сальников нету. Я уже сколько у помпотеха спрашивал…

— А кого мне спрашивать, когда я пытаюсь немцев высмотреть, а у меня на стекле серая муть?

Плечи у Палыча поникли.

— Ну и третье. Смирнова, Ложкина – свободны. Палыч, — Виктор дождался когда девушки отошли подальше и заговорил тихо, — сними кислородные баллоны и, пожалуй, один баллон сжатого воздуха.

— Это еще зачем? — удивился техник.

— Завтра надо учебный бой выиграть. Очень надо…

…Младшие лейтенанты были там же, где он их и оставил. Смотрели по сторонам, переминаясь с ноги на ногу. Рядом грудой лежали их фанерные чемоданчики. Никому не было до них никакого дела и видимо это новичков сильно угнетало.

— Становись!

Они быстро и четко построились, сказывались отшлифованные в авиашколе и проверенные в ЗАПе навыки строевой подготовки. На Виктора уставились пять пар глаз, и в этих глазах настороженность смешивалась с надеждой и даже радостью, а любопытство с показным равнодушием. Пять пар глаз, пять человек, каждый со своим характером, своей жизнью, своей судьбой. У всех дома ждут матери, все надеются вернуться, выжить, победить. Виктор отогнал, так нежданно приваливший приступ сентиментализма, козырнул:

— Лейтенант Саблин, — представился он, — некоторое время буду вашим… инструктором. Имя, фамилия, — обратился он к правофланговому. — Какое училище заканчивали? Общий налет и налет на "Яках".

— Вячеслав Морозов, — правофланговый, высокий, худой и носатый, вышел вперед. — Батайское авиационное училище. Налет семьдесят один час, из них на "Яках" семнадцать.

— Остряков Николай, — второй был совсем еще юнец, долговязый, в грубых солдатских ботинках с обмотками. Лицо его, совсем еще по-мальчишески свежее, с легким пушком на щеках, выражало столько благоговения перед Виктором, что тому стало неудобно. — Борисоглебская летная школа. Налет пятьдесят три часа. На "Яках" одиннадцать.

— Ковалев Игорь, — третий щеголял в видавшей виды, выгоревшей гимнастерке, чем резко контрастировал на фоне своих, имеющих относительно новое обмундирование, товарищей. Жидкие усы на его лице выглядели нелепо, лишь подчеркивая молодость их владельца. — Батайское авиационное училище. Шестьдесят шесть часов, из них на "Яках" девять.

— Ковалев… — удивился Виктор, — а чего это у вас усы?

— Это для солидности, — Ковалев отчаянно покраснел, а его товарищи захихикали. — Командир уже сделал замечание, я сбрею.

— Абрамов Василий, — четвертый имел правильно-красивое лицо голливудской кинозвезды и белозубую застенчивую улыбку. — Сталинградское авиационное училище. Налет шестьдесят три часа, на "Яках" двенадцать.

— Лоскутов Илья, — пятый был невысокий и щуплый, и этим немного напоминал Рябченко. — Налет семьдесят часов, на "Яках" восемь. Закончил Батайское авиационное училище, — голос у него оказался на удивление низким, басовитым, совсем не под стать такому тщедушному телу.

— Вот и познакомились, — Виктор вновь обвел взглядом замерший строй. — Завтра всех вас распределят по эскадрильям, прикрепят к ведущим. Будете заново сдавать зачеты, оттачивать технику пилотирования, взаимодействие. Но сперва, в течение недели, с вами буду заниматься я. Будем летать, будем изучать все то, что вам не рассказали в запасном полку и в училище. Сразу предупреждаю, что график занятий будет очень плотный. Легко не будет. Вопросы?

— Товарищ лейтенант, а когда мы в бой? — спросил Абрамов. — Сколько можно учиться?

— Надеюсь, не скоро, — отрезал Саблин. — Чтобы вы там про себя ни думали, но сейчас вам в бой нельзя.

Ребята поскучнели. На их лицах легко читалось неверие.

— Ишь ты, — рассердился Виктор. — Аники-воины. Богатыри, блин. Вы пока еще никто и звать вас никак. Налет в целых шестьдесят часов, это конечно здорово, но для немцев вы мясо, отметки на руле направления, не более. Поэтому, чем вы больше впитаете знаний, чем лучше отработаете взаимодействие, тем больше у вас шансов выжить. Поэтому и придуманы все эти занятия. Ясно.

Он в очередной раз обвел глазами строй. Пять свежеиспеченных летчиков, в свою очередь, внимательно изучали его. Но как выбрать из этих пяти лучшего? Не имея возможности провести с ним учебный бой, не имея времени, чтобы погонять его по знанию теории, да и вообще узнать о человеке больше чем фамилия и налет. Нужно было что-то придумать. Тут Виктора осенило, он вспомнил свой второй в новой жизни вылет, когда на его "МиГ" заходил истребитель Шубина. Он выставил перед собой руки, как если бы они лежали на органах управления самолетом и скороговоркой выпалил:

— Вы в горизонтальном полете. Скорость триста пятьдесят. Сзади водит носом "мессер", до которого сто метров. Времени секунда. Ваши действия?

Строй молчал, новички непонимающе таращились на Виктора. Прошла секунда, пятая, десятая и лишь тогда Остряков понимающе захлопал глазами и, выдвинувшись, взялся за кисти рук Саблина.