Георгий Северский - Второе дыхание

— Верно. Этого я не учел. Останется Зобнин. Собирайся, Балашов.

Разведчики ушли. В доме все стихло. Только за перегородкой изредка ворочался связанный немец. Время тянулось медленно. Дед, как сидел за столом, так и заснул, и Зобнин понял, что он очень стар.

Хозяйка, наклонив голову, молча что-то шила…

Выйдя из дому, Кожухарь и Балашов прокрались до конца переулка. Они бродили пустынными ночными улицами, подстерегали за углами, караулили на перекрестках. Все было напрасно. Кроме парных патрулей, на улицах никого не было. А время шло. До рассвета оставалось немного.

Балашов предложил напасть на патрульных. Кожухарь не согласился. Патрульных сразу же хватятся. Поднимется тревога.

Опять послышался мерный стук движка, и разведчики повернули в ту сторону.

В конце переулка, во дворе, огороженном невысоким саманным забором, на шесте раскачивалась электрическая лампочка. При ее свете Кожухарь и Балашов увидели несколько мотоциклов и фургон-прицеп, в котором работал движок. Поодаль стоял автомобиль с кузовом-вагончиком. От прицепа к автомобилю тянулся толстый кабель.

«Радиостанция», — определил Кожухарь.

Разведчики притаились у забора. Щелкнула дверь вагончика, мелькнула полоска света. Донесся обрывок немецкой речи. Дверь захлопнулась. Кожухарь шепотом выругался: грузный немец не спеша уходил в глубь двора. Вдруг он повернул и быстро зашагал к забору, за которым, согнувшись, прятались разведчики. Балашов схватился за нож. Кожухарь, почувствовав это движение, предостерегающе взял его за локоть. Немец подошел к забору и начал расстегивать шинель. Мгновение — Кожухарь рывком выпрямился и наотмашь ударил немца по голове. Тот грудью повалился на забор.

Через четверть часа разведчики были дома. «Языка» примостили на табурете и привели в чувство. У немца громко и часто стучали зубы. Временами он хватал ртом воздух и икал. Ему дали воды. Кожухарь посмотрел в солдатскую книжку пленного и начал допрос:

— Капрал Франц Гассель?

— Да!

— Воинская часть?

— 50-я пехотная дивизия, рота связи.

— Ваша профессия?

Немец оживился.

— О-о, я рабочий. Бавария. Завод. Понимаете? Гроссмастер пива. Я делал экстрапиво!..

Кожухарь оборвал его:

— Ваша военная специальность?

Немец увял:

— Мотоциклист-связной.

Кожухарь достал карту:

— Покажите зенитные батареи.

Немец провел языком по пересохшим губам и огляделся. Возле печки сидел проснувшийся старик и с нескрываемым любопытством смотрел на немца. Рядом стояли Зобнин и Балашов. Пленный судорожно икнул.

— Ну, я жду! — повелительно проговорил Кожухарь.

Немец наклонил голову, избегая взгляда Кожухаря, хрипло сказал:

— Нике! Я не могу.

— Можешь! — резко, как команду, бросил Кожухарь. Немец вздрогнул, втянул голову в плечи и поспешно согласился.

— Да-да! Могу. Битте, — дрожащими руками он взялся за карандаш.

Наблюдения с вершины Курушлю пригодились. Показания капрала совпадали с данными разведчиков. Немец не обманывал.

— Гут, — поощрительно сказал Кожухарь. — А теперь покажи, где новая железнодорожная ветка.

Довольный тем, что угодил, капрал с готовностью уставился глазами в карту.

— Вот! — он начал вести черту от основной магистрали и сейчас же положил карандаш. — Ее уже нет, разобрали… — растерянно проговорил он.

Кожухарь утвердительно кивнул головой:

— Правильно. Где гросс-пушка?

Глаза пленного растерянно забегали.

— Ну! — торопил Кожухарь, не спуская с немца колючего взгляда. Немец покорно вздохнул.

— Здесь, — сказал он, ставя на карте крест.

В это утро по улицам Бахчисарая двигалась довольно обычная для той поры процессия. Впереди вышагивал рослый капрал. Солдат и полицейский в комбинезоне с белой повязкой на рукаве, оба со шмайсерами, подгоняли двух арестованных. Арестованные шли в ватниках со связанными назад руками. Рты их были заткнуты тряпками.

Зловещая процессия миновала несколько переулков и свернула на улицу, ведущую к окраине города. Редкие прохожие оборачивались и долго смотрели вслед.

— Драма Лермонтова «Маскарад», — пробормотал себе под нос солдат-автоматчик, и глаза его стали озорными. Это был Балашов. А впереди шагал Зобнин, нахально посматривая по сторонам. Так они дошли до заставы — крайнего домика в конце улицы.

У заставы стояло двое солдат.

И тут случилось неожиданное. Один из арестованных как-то по-козлиному скакнул вбок и рысцой затрусил к заставе.

— Хальт! — рявкнул «капрал». — Цурюк!

Солдаты заставы, гогоча, обступили арестованного. Тот мычал в тряпку, дергал головой и дико вращал глазами. Один из солдат пнул его в бок. Второй дал оплеуху. Арестованный, мыча, затрусил обратно и был неласково встречен капралом. Солдаты оглушительно заржали. Хохотали конвоиры. Сдержанно улыбался даже полицейский. И пока солдаты заставы могли видеть понурые спины «арестованных», их разбирал неудержимый смех.

Из разведсводки штаба 3-го района партизанских отрядов Крыма:

Март 1942 г.

Нижний Аппалах.

Заповедник.

…Начальник контрразведки штаба 11-й армии майор фон Ризен 4 марта выехал в район Бахчисарая в связи с сообщением о том, что советской авиацией уничтожена засекреченная сверхмощная артиллерийская установка.

На этом кончается рассказ о том, почему о малоэффективности сверхмощной артиллерийской установки генерал-лейтенант Эрих Шнейдер упомянул лишь вскользь.

А что Кожухарь?

Вернулся ли он в Севастополь или, выполняя очередное задание командования, остался в отряде?

Или вновь со своими отважными друзьями пробрался крутыми горными тропами в логово врага?

Об этом знали только в партизанском штабе и в особняке на окраине города, где днем и ночью радисты ловили в эфире позывные своих разведчиков.

Для того, чтобы рассказать обо всех фронтовых делах неутомимого разведчика, надо написать целую книгу.

Мы сошли на Красном Камне.

Автобус с экскурсией шел дальше. А нас потянуло идти пешком — старыми знакомыми тропами.

Конечно, это была пустая затея. Ни до какого Гурзуфского седла мы не добрались. Наташа увидела славную полянку и заявила:

— Ты как хочешь, а я остаюсь здесь.

Я тоже остался, — начинало темнеть, Наташины глаза подернулись мягким блеском, и, как это часто бывало, мне захотелось положить голову ей на колени, по-мальчишески растянувшись в траве.

Мы расстелили газету, болтая о том, о сем, поужинали всякими вкусными вещами, которые оказались в Наташиной «авоське». А после ужина замолчали, покоренные наступившей в природе тишиной.