Георгий Северский - Второе дыхание

После такой переправы одежда затвердела и резала тело.

Чтобы не поморозиться, бежали по глубокому снегу, и от разведчиков, как от лошадей, валил пар. А впереди — километры и километры нетронутой целины. От теплой землянки до Бахчисарая тридцать с лишним километров. Тридцать с лишним — это если считать напрямик. По занесенным снегом горам надо считать все семьдесят.

К вечеру партизаны подходили к Бахчисараю.

В трех километрах от Бахчисарая, на плоской вершине скалы спит Чуфут-Кале, город мертвых. Скала опоясана ярусами доисторических пещер. От развалин древней крепости, от улиц, высеченных в камне, веет старинными преданиями о сорока братьях, о славной Ненеке-джан и о ее грозном отце Тохтамыше.

Начинало смеркаться, когда разведчики подошли к Чуфут-Кале. Нагруженные хворостом, собранным по дороге, они бродили из пещеры в пещеру, пока Кожухарь не остановился в одной из них.

— Гранд-отель, экстра-люкс! — произнес Балашов, погладив шероховатую стену. Он любил выражаться кратко и непонятно. Кожухарь ничего не сказал, но ребята почувствовали, что он в темноте улыбается. Такой уж он был человек, если и улыбался, то в темноте.

Через несколько минут в пещере затрещал огонь. Разведчики разлеглись у костра. Скоро от мокрой одежды повалил пар. Они начали согреваться.

— А здесь кое-кто побывал до нас, — задумчиво сказал Балашов.

— Давно? — спросил Зобнин, подозрительно оглядывая углы пещеры.

— Давно. Думаю, этак лет триста-четыреста назад. А может, и тысячу.

— А-а, — разочарованно протянул Зобнин. — История!..

Кожухарь посмотрел на часы:

— Немедленно спать. Три часа на сон.

Скоро под видавшими виды доисторическими сводами раздался мощный храп Зобнина.

Первым дежурил Кожухарь. Дежурил больше для порядка. Огонь костра был надежно скрыт лабиринтом пещер. Да и вряд ли кто отважился бы сунуться ночью в эту глушь.

Кожухаря волновало другое. Он расстегнул планшет с картой. Еще в штабной землянке был выработан план: выйти к Курушлю и оттуда вести наблюдение. От Чуфут-Кале до горы Курушлю всего восемь километров. Но добраться туда сложно. Это самая опасная часть пути. Прифронтовая полоса кишит войсками. Дороги тщательно охраняются. Нечего и думать о том, чтобы пробиться на Курушлю днем. Но и ночью можно столкнуться с вражеской заставой, наскочить на какой-нибудь пост: кругом вторые эшелоны противника. И еще неизвестно, что их ждет на вершине. Там может оказаться и зенитная батарея, и наблюдательный пост…

И все-таки самым разумным Кожухарю представлялось пробиваться на Курушлю ночью, стремительным броском. Это он и имел в виду, давая разведчикам короткий отдых. И сейчас, склонившись над картой, Кожухарь еще раз убедился в том, что выбранное им решение наиболее правильное. Он потянулся, предвкушая блаженный сон, и, помедлив, потряс Балашова за плечо:

— Заступай!

Балашов удивленно хмыкнул: он проспал лишние полчаса.

Когда разведчики покинули Чуфут-Кале, еще стояла темная беззвездная ночь. На юго-западе полыхали разноцветные зарницы. Оттуда доносился глухой гул. Там был фронт. Там сражался Севастополь.

Впереди шел Балашов. Он знал эти места.

— Где-то здесь имеется древнее кладбище Иосафат, — предупредил Балашов тоном экскурсовода.

— Вот оно, ч-черт! — выругался Зобнин, натыкаясь на какой-то памятник.

— Прекратить разговоры! — скомандовал Кожухарь.

Наконец, они выбрались на проселочную дорогу и пошли ускоренным шагом. Это так только называется — ускоренным шагом; на самом деле они почти бежали, изредка останавливаясь и прислушиваясь. Иногда на пути попадалось жилье и приходилось делать большой крюк в сторону. Вблизи деревень разведчики избегали даже окольных троп, боясь напороться на охранение.

Однажды они услышали рев моторов, и тотчас же на повороте дороги вспыхнули фары машин. Разведчики едва успели отскочить в сторону и прижаться к земле. Грузовик медленно проехал мимо. В кузове горланили немцы. Кто-то бросил окурок, упавший рядом с Балашовым.

— Счастье ихнее, что я в разведке, — сказал он зловещим шепотом. — Я б им дал прикурить!

Потом прошмыгнули два мотоциклиста, очевидно, связные. Пронеслась длинная легковая машина, — ехало начальство. Фашисты жили своей обычной прифронтовой жизнью. И эта жизнь своей обычностью была не по нутру Зобнину и Балашову. Они чувствовали себя ограбленными. А Кожухарь словно ничего не замечал. Как будто гитлеровским машинам так и полагалось безнаказанно разъезжать по крымским дорогам!

И оба партизана потихоньку вздыхали.

Начался подъем на Курушлю. Сам подъем был не особенно трудным, если бы не темнота. Каждые десять-пятнадцать метров разведчики останавливались. Один уходил, вернее, уползал вперед. Остальные вслушивались в темноту, дожидаясь его возвращения.

На вершину выбрались без приключений. Немцев на Курушлю не было. До рассвета оставалось часа полтора. За это время надо было отыскать укрытие на день.

— Найти! — коротко приказал Кожухарь.

А как его найти? Темнота. И гора незнакомая.

Они долго ползали в низком и колючем кустарнике.

— Должна же здесь быть какая-нибудь пещера! — возмутился Зобнин.

— А как же! — сказал Балашов, неожиданно проваливаясь под землю. — Пожалуйте, — не очень глубоко. Приют трех принцесс, — добавил он, когда Кожухарь и Зобнин спустились вниз.

«Приют трех принцесс» оказался узкой трещиной, сырой и холодной. Впрочем, «принцессы» не были избалованы. Особенно они обрадовались густому кустарнику, прикрывавшему вход.

Кусочек неба над пещерой посерел. Светало. «Только бы не было тумана!» — подумал Кожухарь. Наверху проплывали светлые облака. Кожухарь с завистью проводил их взглядом: облака плыли к Севастополю.

— Двое наблюдают, один спит, — объявил он партизанам.

Обзор оказался великолепным. Внизу громоздились причудливые скалы. Сотнями веков ветер — самый древний скульптор — выдувал песчинку за песчинкой, пока камень не принял образы фантастических замков и великанов. Прямо перед разведчиками пролегала долина реки Качи. Вдали темнели домики Сюрени. По узеньким тропинкам медленно двигались игрушечные грузовики, чуть быстрее бежали похожие на жуков лимузины. Изредка муравьиной тропкой, извиваясь, проползала жирная гусеница — шли войска.

По каким-то незаметным, одному ему известным приметам, Кожухарь находил спрятавшиеся зенитки и распознавал замаскированные укрепления.

В стороне Севастополя не смолкал тревожный гул. И от этого гула становилось неловко, словно разведчики были виноваты, что до сих пор не обнаружили координаты орудия. Пушка, которую они разыскивали, молчала. И ее молчание действовало на нервы.