Георгий Северский - Второе дыхание

Но вот комендант, деливший продукты, выпрямился и озабоченно доложил о чем-то командиру. Командир дернулся, как от резкой боли, и повернул мешок. На поляне стало тихо, тихо: мешок был надрезан.

— Кто? — резко спросил командир.

Комендант испуганно вздрогнул и молча пожал плечами.

— Кто? — повторил командир, круто поворачиваясь к партизанам.

Партизаны молчали.

— Найду — расстреляю. Своими руками! — глухо проговорил командир.

Искать не пришлось — на поляну вели Василька. С него рванули рубаху. Из-за пазухи посыпались сухари.

…Был он белоголовый и голубоглазый — настоящий Василек. Только было это очень давно. Сейчас никто и не вспомнил этого: разве бывают нечистые глаза голубыми?

— Гад! — отчетливо сказали в толпе.

Василек вздрогнул, втянул голову в плечи. Он с ужасом смотрел себе под ноги, только сейчас начиная понимать, что эти темные засушенные кусочки хлеба подводят итог его жизни. И ему стало страшно, так страшно, как еще не бывало ни в одном бою. Откуда-то издалека до его сознания донеслись слова:

— Приказ, говорю, знал? Знал, что тебя ожидает?

Василек поднял голову, — рядом стоял командир.

— Знал, — ответил Василек и снова опустил глаза.

— Понимал, у кого крадешь? — командир показал в сторону санитарной землянки.

— Понимал…

— И все-таки взял?

— Взял… я… я не мог…

В первый раз за долгие месяцы тяжелых непрерывных боев и смертей командир растерялся. Как расстрелять такого — не труса, не дезертира? Как расстрелять за горсть сухарей молодого хорошего парня, который еще и пожить-то как следует не успел?

И что сказать его матери?..

Он окинул взглядом неподвижные лица партизан.

И представился командиру квадрат карты, на котором их отряд — маленькое, заштрихованное красным пятнышко. А кругом синие стрелы, кругом немцы. Но изнурительные бои и голод не смогли стереть с карты крохотное красное пятнышко.

Командир еще раз посмотрел на партизан. Эти разные люди во имя общего дела спаяны железной дисциплиной. В этом их сила. По его команде исхудалые, оборванные, они пойдут на прорыв, прожгут дороги смертельными очередями автоматов и, стиснув зубы, будут отстреливаться до последнего патрона. Железная дисциплина во имя общего дела: в этом их сила. Отмени или нарушь он свой приказ — и завтра кто-нибудь другой вскроет мешок с продовольствием. А послезавтра его приказ повиснет в воздухе. Отряды, пока еще сильные и грозные, перестанут существовать… Нет, он не имел права прощать.

Командир кивнул конвойным. Те, поняв, отошли. И Василек тоже понял, что жить ему осталось очень мало, может быть, всего несколько минут.

А день был по-настоящему хороший, — весенний и теплый.

Командир медленно расстегнул кобуру. В руке блеснула вороненая сталь пистолета. Командир вытащил обойму, отщелкнул шесть патронов. Седьмой он заслал в ствол, взвел курок.

Было тихо, так тихо, что даже в последних рядах ясно слышалось сухое щелканье затвора.

И вдруг командир протянул пистолет Васильку:

— Возьми. Ты знаешь, что надо делать.

— Да, командир, — просто ответил Василек.

— Иди!..

Партизаны молча расступились перед ним, словно боясь нечаянно коснуться человека, который сейчас умрет.

Он шел медленно и осторожно, должно быть, берег силы, чтобы надавить самый тугой в его жизни спусковой крючок.

В зарослях орешника Василек остановился. Распускались почки, высовывая узенькие клейкие листики. Вокруг все было пропитано терпким звенящим запахом. Весна!

И Василек заторопился…

А на поляне партизаны молча смотрели, как качаются потревоженные Васильком ветки, и, затаив дыхание, прислушивались к тишине.

Прошло три, четыре секунды, а может быть, и вечность. Этого никто так и не понял.

«Дальность стрельбы 800-мм сверхмощного орудия Круппа была велика. Оно могло быть приведено в боевую готовность в течение нескольких дней и передвигалось по железнодорожным рельсам… Орудие стреляло бронебойными и бетонобойными снарядами весом в несколько тонн…

Одно такое орудие было установлено под Севастополем…»

Далее Эрих Шнейдер вскользь упомянул о том, что эта артиллерийская установка оказалась малоэффективной.

Гитлеровский генерал был прав. Но он не объяснил, почему же «сверхмощное орудие Круппа» не оправдало надежд захватчиков. Об этом мы и расскажем сейчас.

Осажденный город ушел под землю. Под землей изготовлялись мины и гранаты. Под землей пекли хлеб и выпускали газету. На экране подземного кинотеатра пел Лемешев. В подземных школах учились севастопольские дети.

А рядом бесновался враг. Никакими средствами не мог он сломить сопротивления истерзанного города. И лихорадочно изобретал все новые и новые способы убийства и разрушения.

Это началось зимним утром сорок второго года. Где-то за десятки километров хладнокровные математики, окончательно проверив свои вычисления, доложили, что можно начинать. Прозвучали чужеземные слова команды. Зашевелились гигантские механизмы. И дрогнула земля. С воем унесся первый снаряд. Снаряд весил пять тонн. Пять тонн смерти, если только смерть можно взвесить. И там, где он упал, воздух стал твердым и звенящим. Взметнулся сноп огня. Небо, секунду назад голубое и сияющее, раскололось на куски и рухнуло на землю. А навстречу рос исполинский столб грязно-желтого дыма. Жаркий упругий ветер швырялся обломками стен и искореженным железом.

Дома не стало, только чудом устояли ворота. На воротах уцелела синяя эмалевая табличка: «Улица Нагорная, дом № 3».

Табличка продолжала хранить название искромсанной улицы Севастополя. Продолжала хранить номер несуществующего дома.

Над развалинами долго клубилась мутная мгла…

Глубокая штольня, высеченная в массиве скалы, разбита на отсеки. Здесь, под тридцатиметровой глыбой гранита, расположился командный пункт штаба обороны Севастополя.

В кабинете генерала днем и ночью горит электричество. У генерала под стеклами пенсне слезятся уставшие глаза. Совещание близится к концу.

— …И авиация не смогла установить координаты этого орудия, — закончил доклад начальник разведки.

— Звукометрической разведкой пробовали?

— Расстояние для звукометристов слишком далекое, товарищ генерал. Дешифровка звукометрических данных дает слишком приблизительный район. Это где-то около Бахчисарая.

— Немедленно свяжитесь с партизанами.

— Партизанская рация не выходит на связь, товарищ генерал.