Георгий Северский - Второе дыхание

Строго блеснули стекла пенсне:

— А это уж ваша задача. На то вы и начальник разведки. Кстати, пока вы не наладите регулярной связи с партизанами, ценные данные будут залеживаться по ту сторону фронта. — Генерал помолчал и добавил: — Срочно пошлите с особым заданием опытного разведчика… Ну, хотя бы Кожухаря, если он успел отдохнуть. Придайте ему радиста.

Оставшись один, генерал крепко потер воспаленные глаза. Он недосыпал вот уже полгода, — с начала войны.

На окраине города, в конце извилистой улицы, в глубине двора стоял двухэтажный особняк. От улицы он был отгорожен высоким каменным забором. Со двора особняка и днем и ночью доносился шум работающего движка. Здесь размещался пункт связи с партизанскими отрядами и разведгруппами, действующими в тылу врага.

Близился рассвет. У особняка остановилась машина. Из нее вышел начальник разведки.

— Кожухаря ко мне, — коротко бросил он рапортовавшему дежурному.

…Над развернутой на столе картой склонились двое.

— Пойдете морским охотником. Место высадки здесь — у Голубого залива, — острие карандаша начальника разведки отметило точку побережья недалеко от Алупки.

— С вами пойдет радист Андрей, вы его знаете.

Кожухарь утвердительно кивнул головой.

— Партизаны все время меняют место расположения, — продолжал начальник разведки, — как их найти, вам укажут на явочной квартире в Алупке. Запомните: Алупка, Горная, три. Братья Гавырины.

— Горная, три. Братья Гавырины, — повторил Кожухарь.

Начальник разведки встал.

— И вот что еще, Николай! От того, как быстро будет обнаружено орудие, зависит много человеческих жизней. Запомни и это.

— Знаю, — коротко ответил Кожухарь, поднимаясь. Его тонкие губы были плотно сжаты, в очертаниях подбородка чувствовалась твердость. Прямо на собеседника был устремлен уверенный, жесткий, словно берущий на прицел, прищур глаз.

«Да, генерал прав, такое задание под силу только Кожухарю», — подумал начальник разведки, всматриваясь в суровое обветренное лицо разведчика.

Уже много раз ходил Николай Кожухарь в тылы противника. Он считался старым, опытным разведчиком, у него учились. Старым? Кто мог теперь угадать, сколько ему лет? Полгода назад было двадцать два. А сейчас? За тридцать?..

Как может измениться человек за полгода войны! Был Кожухарь добродушным, веселым парнем, — стал суровым и молчаливым. Такая уж у него профессия — молчаливая. Иной раз неделями бродишь по немецким тылам, не раскрывая рта. Отвыкнешь улыбаться и разговаривать.

Катер-охотник удачно избежал встречи с вражескими судами, блокировавшими Севастополь, и затерялся в открытом море.

Палуба дрожит от работы мощных моторов. Кожухарь и радист Андрей стоят у ходового мостика. Они смотрят, как вдоль борта проносятся пенистые волны, рассеченные форштевнем идущего катера, и думают каждый о своем.

На корме группа моряков готовит к спуску небольшую шлюпку.

Из рубки вышел штурман и поднялся на ходовой мостик.

— Идем в четырех милях мористей берега. Через пять минут будем на траверзе цели, — доложил он командиру.

К берегу морской охотник подходил на одном приглушенном моторе. На крымской земле — ни огонька. Молчат темные горы. Попрятались звезды. На месте, где полагается быть луне, сквозь густые лохмотья туч тускло просачивается белесое пятно. Холодно плещется черная вода.

План таков: примерно в полумиле от берега Кожухарь и Андрей на небольшой шлюпке вдвоем покидают катер. Добравшись до берега, они топят тузик и уходят. Охотник ждет двадцать минут. Если высадка прошла удачно, Кожухарь не дает никаких сигналов.

Ветер был прижимной, и шлюпка, проваливаясь, шла к берегу.

Берег приближался молчаливый, темный, загадочный. Стал слышен шум прибоя. Вдруг справа, где-то вверху блеснула ослепительно яркая точка. Через мгновенье луч прожектора с горы Кошки осветил кромку берега.

Андрей бросил грести, и сейчас же удар волны чуть не перевернул шлюпку.

— Греби! Что же ты? — рванулся к нему Кожухарь. Но Андрей уже опомнился и навалился на весла.

Луч прожектора, описывая дугу, подбирался к шлюпке. Еще секунда, и он накроет ее. Но в это время с охотника ударили по прожектору из крупнокалиберного пулемета длинной очередью трассирующих пуль. Луч рывком перебросился к катеру.

Охотник взревел моторами и заметался, отвлекая прожектористов от шлюпки.

Разведчики не заметили, как очутились в полосе прибоя. Подхваченная накатом, шлюпка ринулась вперед и, разламываясь, с треском вклинилась между камнями. Удар был настолько силен, что Кожухаря и Андрея выбросило в воду.

Кто бывал на Южном берегу Крыма, тот никогда не забудет солнечную, утопающую в зелени Алупку, с ее знаменитыми парками и дворцами. И что-то чудовищное, невероятное было в том, что сюда пришел враг!

На аллеях парков — отпечатки кованых немецких сапог. Над Воронцовским дворцом — флаг со свастикой. На дорогах указатели, написанные на чужом языке. В повседневной речи горожан новые непривычные слова: «оккупация», «гестапо», «расстрел», «голод».

«Новый порядок» пытался выжать у людей все человеческое, оставлял только рабскую покорность. Но люди помнили не только о гестапо, расстрелах и голоде, они говорили о сражающемся Севастополе, о Москве, о фронте, о партизанах.

…Еще когда враг был на подступах к Крыму, Александр Гавырин одним из первых пришел в райком комсомола. Он просил зачислить его в партизанский отряд.

Теперь с новым чувством смотрел Александр на покрытые лесом горы, на громаду Ай-Петри, у подножия которой приютилась Алупка. Эти горы станут партизанской твердыней, домом партизан, а значит, и его, Александра, домом.

В тот год снег в горах лег раньше обычного. В начале ноября вершины гор уже стояли белые, усыпанные снежными сугробами. Они сливались с тусклым небом, затянутым рваными, холодными облаками.

Сестренка Лина, которая оставалась хозяйкой в семье, собрала белье. Брат ей ничего не говорил, но она обо всем догадывалась. Ведь не маленькая — недавно исполнилось шестнадцать лет.

Старший брат Владимир ходил мрачнее тучи. В прошлом отличный спортсмен, он несколько лет тому назад стал инвалидом. Вот Саша уходит защищать Родину, как когда-то защищал ее отец, старый коммунист, партизанивший в годы гражданской войны на Дальнем востоке, а он прикован к своим костылям…

Какая от него польза?

Через несколько дней все было готово к уходу в лес. Лина сказала:

— Саша, я хочу положить тебе еще пару шерстяных носков…

Брат как-то странно посмотрел на нее:

— Не надо.

Она горячилась и доказывала, что наступает зима, но Александр повторил:

— Не надо. Я остаюсь. Остаюсь с вами в Алупке.