Теодор Гладков - Легенда советской разведки - Н. Кузнецов

В исторической победе на Орловско-Курской дуге есть доля ратного труда и отряда «Победители», в первую очередь его разведчиков и диверсантов. Впрочем, надо заметить, этот вклад не ограничился одной лишь разведкой.

В эти дни из отряда не только шли шифрорадиограммы с разведданными.

«Тимофей» — Центру, 15 августа 1943 г.

«Колонист» сообщает, что последние десять дней очень сильное движение эшелонов противника на восток. На запад только лом и порожняк. Вчера и сегодня прошли пять эшелонов СС с танками и автомашинами».

Тогда же партизаны-медведевцы совершили ряд важных диверсий на транспортных магистралях.

Так, особое значение в ходе сражения приобрел большой двухколейный железнодорожный мост через реку Горынь на магистрали Здолбунов-Киев. Как установила разведка, каждые десять минут по мосту проходил в сторону фронта воинский эшелон из Германии, Чехословакии, Польши. Через него же с фронта уходили составы с поврежденной в боях техникой и ранеными.

Немцы прекрасно понимали стратегическое значение моста. Непосредственную охрану его несла рота солдат. Со стороны обоих въездов в небо уставились угрожающе стволы зенитных орудий. Там же разведчики определили наличие замаскированных минометных батарей и множество пулеметных гнезд. После наступления темноты периодически над мостом взлетали и опускались на парашютиках осветительные ракеты, заливая окрестности мертвенным белым светом. Пулеметчики то и дело выпускали в сторону леса предупредительные очереди. Казалось, что подобраться к мосту нет никакой возможности.

Медведев со своими ближайшими помощниками стал искать решение. Вскоре был сделан вывод: единственный способ уничтожить проклятый мост — это сбросить на него заряд большой разрушительной силы (по расчетам минеров 40–50 килограммов) с проходящего поезда. Самый простой путь — «воткнуть» в такой состав своего человека — отпадал. Система пропусков у немцев была поставлена строго, к тому же багаж пассажира — пятидесятикилограммовый чемодан — неизбежно привлек бы внимание охраны. Стали искать окольные пути. Медведев полагал, что подходящая возможность скорее всего откроется в Здолбунове, крепко связанном с железной дорогой. Поэтому особенно теребил Николая Гнидюка.

«Гид» имел тесные связи с группой польских патриотов, в их числе были Жорж (Ежи) Жукотинский, Владек Пилипчук и его шестнадцатилетняя сестра Ванда. В их доме на Длугой улице Гнидюк иногда останавливался. Придя однажды к Пилипчукам, Николай неожиданно застал там человека лет сорока пяти в эсэсовском мундире. Не растерявшись, Гнидюк отрекомендовался двоюродным братом Пилипчуков Яном Богинским. Неизвестный назвался Генеком Ясневским, сотрудником… отдела СД по охране железнодорожных объектов!

По случаю знакомства Гнидюк напоил эсэсовца и установил, что того снедают две страсти: влюбленность в Ванду (они были соседями) и ненасытная жадность к деньгам. В то же время Ясневский, поляк по национальности, разбирался в сложившейся обстановке на фронте и уже сильно сомневался в непобедимости армии фюрера, на которого до сих пор добросовестно работал.

В штабе Гнидюку выработали линию поведения по отношению к Ясневскому. В пьяном откровении охранник неоднократно упоминал, что в глубине души он предан Речи Посполитой — видимо, он принял Богинского за эмиссара лондонского эмигрантского правительства. Что ж, пускай так думает и дальше. Очень точно дозируя последующие разговоры с Ясневским, подкармливая его денежными подачками, Гнидюк стал выуживать из Генека даты облав, схемы охраны железнодорожных объектов, расположение секретных постов, клички, имена и адреса осведомителей. Когда Ясневский увяз в своей «бескорыстной откровенности», Гнидюк потребовал от него помочь взорвать мост через Горынь.

Ясневский согласился и сообщил, что один из его секретных осведомителей, проводник Михаль Ходаковский из фольксдойче, горький пьяница, готов за деньги пойти на что угодно. По поручению Гнидюка Ясневский переговорил с Ходаковским, и тот за две тысячи рейхсмарок (что равнялось двадцати тысячам оккупационных марок, в которых выплачивалось немцам жалованье на оккупированной территории) согласился при переезде через мост сбросить мину из тамбура своего вагона на полотно. Командование дало согласие на проведение операции, выдало в качестве задатка десять тысяч оккупационных марок, однако указало, чтобы за Ясневским и Ходаковским установили наблюдение — не ведут ли они двойной игры. Ничего подозрительного установлено не было, правда, выяснилось, что «честный и бескорыстный патриот» Ясневский отдал Ходаковскому лишь половину полученной суммы, впрочем, командование предполагало что-то подобное с самого начала.

По плану перенести взрывчатку из тайника в доме Шмерег на квартиру своего кузена Жоржа Жукотинского должна была Ванда.

Утром 11 августа девушка отправилась к Шмерегам на улицу Франко. В гостиной с окнами, задернутыми шторами, уже находились братья Шмереги и Дмитрий Красноголовец. Девушке указали на стоявший возле стола большой коричневый чемодан.

— Донесешь?

— Донесу, — уверенно сказала девушка, взялась за ручку и… тут же пожалела о своей запальчивости. Чемодан словно прирос к полу.

— Надо донести, Ванда, — негромко сказал Красноголовец.

И он и братья прекрасно понимали, что чемодан со взрывчаткой слишком тяжелый груз даже для такой крепкой дивчины, как Ванда Пилипчук. Однако другого выхода не было. Им, троим сильным мужчинам, было стыдно перед ней, но перенести смертоносный груз должна была именно она. И мужчины молчали.

Девушка с усилием оторвала чемодан от пола и, не сказав ни слова, шагнула к двери. Все облегченно вздохнули: эта донесет.

Путь на Длугу улицу оказался для Ванды действительно долгим. Тяжеленный чемодан оттягивал плечо. То и дело девушка была вынуждена менять руку. Она шла одна, но одинокой себя не чувствовала, так как знала, что боковыми улицами сзади, справа, слева идут незнакомые ей люди, готовые в соответствии с приказом командования защитить ее в случае необходимости с оружием в руках.

— Могу я просить панну об услуге? — Резкий мужской голос с немецким акцентом словно толкнул ее в грудь.

Девушка охнула и невольно опустила чемодан на землю. Перед ней, широко расставив ноги, стоял пехотный обер-лейтенант с Железным крестом на груди. Из-под козырька низко надвинутой фуражки на Ванду не мигая смотрели бесцветные, как ей показалось, и холодные глаза. Ванда почувствовала, как у нее пересохло горло, словно комок застрял в груди, который ни протолкнуть, ни выдохнуть.

Офицер небрежно бросил к козырьку два пальца и спросил на том уродливом немецко-польско-русском жаргоне, который употребляли оккупанты при общении с местными жителями: