Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

— Медпункт рядом, Мусатов… Ты что, не мог дойти? — спросил Алексей.

— Доковылял бы, товарищ капитан. Да вот прицепились по дороге, ничего не мог поделать.

Женщины не поднимали склонившихся над раненым лиц, и Алексею были видны только их припыленные, собранные шпильками волосы да какие-то ссадины, запекшаяся кровь на маленьких девичьих ушах.

— Паненки тоже ранены?

— Как я понял, серьги у них фриц выдернул, — пояснил Мусатов. — Видите, прямо с мочками оторвали…

Одна из полячек обернулась к Алексею, молча кивнула. Изгибом бровей, грустными большими глазами она напомнила фотографию, что висела на вилле в Минск-Мазовецке… Но Бигуся была в Варшаве…

В ночь на четырнадцатое сентября, после четырех дней непрекращавшейся схватки, в час, когда, казалось, начал затихать гул боя, в городе раздались взрывы. Один, другой, третий… Это не мог быть воздушный налет, небо оставалось молчаливым, не появились и ищущие лучи прожекторов, да и сама мощность взрывов говорила о зарядах большей силы. В расположенной над подъездом небольшой комнате привратника, где в это время находился КП батальона, воздушная волна распахнула дверь балкончика, сорвала шторы затемнения. Новожилов бросился их налаживать.

— Можешь, кажется, не спешить, — проворчал Фещук.

Он позвонил соседу в третий батальон, тот был поближе к Висле.

— Мосты? Ну, я так и догадался! Значит, убрались?.. Что ж ты упустил? Ну-ну, не обижайся, знаю, знаю…

На крыши еще не легли отблески зари, когда Фещук и Осташко прошли к Висле. Поднятый взрывчаткой в воздух красавец мост со своими обрушенными и вздыбленными пролетами теперь темнел над водой, как гигантская, остроуглая диаграмма. Если бы его удалось захватить целым, все равно прорваться на тот берег казалось немыслимым: всякий, кто появился бы на этом ровном, почти километровом каменном полотне, был бы сразу расстрелян. И все-таки жаль. Кто-то рядом вздохнул. Увидели за развалинами портовых сооружений конфедератку.

— Что, товарищ, варшавянин небось? — спросил Фещук.

Из-за развалин подошел к ним офицер.

— Горит, все горит! — восклицал он, глядя в сторону дымившейся Варшавы. — Они заплатят за все… О, как заплатят… И за Иерусалимскую аллею, и за Лазенки, и за Ста́ре Място… Все горит!.. Но они заплатят… Уже ради этого стоит жить!

А Висла текла — хмурая, холодная, обозначая рубеж, который еще предстояло перейти неведомо когда…

— Наш капитан сегодня светится… как молодой месяц…

— Еще бы, такой вагон писем получить! Я бы каблуки сбил, пляшучи…

— Письмо письму рознь. Другое получишь — и всю ночь мигаешь глазами, не спишь… А это, видать, веселые…

— И неужели все неслужебные, товарищ капитан?

Почтальон вручил Осташко письма на виду у всех, прямо на занятиях с сержантским составом, и возгласы красноармейцев звучали с незлобивой, легкой завистью.

У Алексея сегодня действительно был счастливый день. После Минск-Мазовецка казалось, что все его забыли, несколько недель ни от кого ни одной весточки, а вот здесь, в Яблонно-Легионово, куда передислоцировались после боев за Прагу, сразу такая пачка… Соблюдая расписание, не укоротил занятий ни на минуту, хотя хотелось, ой, как хотелось! Закончив беседу, пошел не в штаб, а выбрал укромное местечко на песчаном пригреве, под сосной, стал читать письма. Не все развеселили. Мамраимов писал из госпиталя. Лежал в Уфе. Письмо, вопреки обычным шутливым присказкам, грустное. Под Брестом попал под огневой налет, оторвало кисть правой руки, пробовал писать левой. «Что из этого получается, Алеша? Тренируюсь, чтобы расписываться в ведомостях собеса!» Вот кого надо было сейчас подбодрить. Валя сообщала, что теперь уже точно известно — в планы «Гипрогора» на будущий год включено восстановление городов Донбасса. «А вдруг мы приедем туда одновременно?» Отец, как всегда, коротко: «Жив, здоров, погоняю свою савраску». Так он называл маленький бестендерный паровозик, очевидно, единственный пока в рудничном депо.

Развернув треугольник Василия, Алексей на этот раз не увидел в нем ни одного вычерка, которыми прежде так пестрели письма брата. Словно вырванный из командирской тетради, листок бумаги передали оказией, минуя тех аккуратненько обмундированных, необщительных девиц, стайку которых он однажды встретил, будучи в армейских тылах. Алексей жадно зацепился взглядом за те подтверждающие строки, каких он ждал от брата: этот городишко ему знаком, даже купался как-то в пруду у костела… Полчаса езды до перекрестка, где стоит изваяние Мадонны…

Алексей ошалел от радости. Значит, они и в самом деле рядом. Могли увидеться еще месяц назад. За это время Минск-Мазовецк отдалился, однако не настолько уж далеко… Придется отпрашиваться у начальства повыше. Фещук своей властью отпустить не решится.

Но на другой день Алексей получил такое разрешение при самых неожиданных обстоятельствах.

Его вызвали в политотдел корпуса.

— Что-то мне это не нравится, Алексей, — нахмурился, провожая, Фещук. — Прежде отпускал тебя с легкой душой, а сейчас туда приехал новый начальник политотдела, а от нового начальства ждать можно всего.

— Возможно, знакомится с политсоставом?

— Мог бы познакомиться и на месте… Тут что-то другое…

Беспокойство комбата оказалось обоснованным.

Штаб корпуса, в состав которого они вошли перед началом летнего наступления, находился сейчас в Надме, недалеко от Воломина. На пересекавшей приречные дюны песчаной дороге попутчик всегда был желанной рабочей силой даже для броневичков, в каких разъезжали офицеры связи. С одним из них Алексей добрался до Надмы, где в полуразрушенных постройках кирпичного завода разместился штаб. Фамилия подполковника Тодорова, который его вызывал, не говорила Алексею ничего. Корпусного начальства он не знал. И естественным было его удивление и некое облегчение, когда Тодоровым оказался тот самый политотделец, который когда-то проверял батальон у Новосиля. За полтора года он словно пожелтел лицом еще больше, в гладко зачесанных волосах сильнее пробилась седина, ленточка «за ранение» и подполковничьи погоны — тогда он был майором — тоже свидетельствовали, что и для него время не стояло на месте.

— Мы, кажется, знакомы?

— Так точно, товарищ подполковник… если не забыли Верхних Хуторов…

— И то, как вы мед тогда хотели зажать?..

— Отдали медсанбату, товарищ подполковник, как было приказано.

— А в Яблонно-Легионово ничем не обзавелись?

— Польша, товарищ подполковник… не своя земля…

Знал, давно знал Алексей, что, чем мягче, покладистее ведет разговор вызвавшее начальство, тем бо́льших сюрпризов можно от него ждать. И вот он!