Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

…Битва за Прагу началась одиннадцатого сентября. Было нежаркое, безветренное утро, какие так хороши в эту пору ранней осени. Реденькие известково-белые паруса облаков замерли, надолго бросили невидимые якоря в густую прохладную синеву неба. Алексей смотрел в бинокль на окраину предместья, на массивные, увитые диким виноградом корпуса ветеринарного института, который лежал в полосе наступления батальона, и, на миг поддавшись очарованию этого утра, словно бы увидел гурьбу студентов, весело сбегающих с высокого многоступенчатого крыльца на лужайки парка.

Через полчаса после первых залпов наших батарей и скрытно подошедших ночью бронепоездов, после дымовых снарядов, выпущенных, чтобы облегчить пехоте сближение с противником, вся глубокая пражская котловина окуталась таким густым чадом, будто в ней варили асфальт для всех дорог мира. И в этот плотный, смрадный, но спасительный чад ринулись тридцатьчетверки, к броне которых приникли десантники. Они высадились почти у стен института. Сказался многодневный кропотливый труд огневиков — заранее точно определили расположение фашистских батарей, подавили их. Те орудия, что уцелели, стреляли наугад, по звуку моторов, по лязгу гусениц…

Командир машины, на которой с одной из штурмовых групп находился Алексей, дважды отчаянно высовывался из люка, тревожась, есть ли кто на броне, уцелел ли, сохранилась ли взаимодействующая с ним пехота.

— Ближе, ближе, давай еще! — крикнул ему Алексей, понимая, насколько дороги сейчас каждая минута и каждый лишний десяток метров.

Танк с разгона сломал и отбросил вверх, на себя, звено железной ограды, все спрыгнули наземь. Навскидку хлестнули автоматными очередями по окнам цокольного этажа, подбежали ближе и метнули гранаты. Вслед за Золотаревым, взвод которого штурмовал главный подъезд, Алексей вскочил в вестибюль. Налево и направо, как квершлаги, темнели высокие мрачные коридоры. Черт побери, вот бы где пригодился ручной фонарик! Но кто-то из красноармейцев еще раньше пролез в окно, высадил дверь — хлынул свет, стала видна в глубине лестничная клетка, ответвления коридора. По лестнице сыпались вниз немцы. Двое задержались и, прикрывая убегавших, разрядили в коридор свои «шмайсеры». Алексей и Золотарев едва успели отступить за саженной высоты гранитную чашу. Пули срикошетировали об ее отполированную округлость, пронзительно взвыли. Алексей и Золотарев ответили короткими очередями, гулко затопали по коридору.

В проломленную сбоку дверь связист втащил провод.

— Товарищ капитан, куда его?

— Поднимай на второй, — крикнул Алексей, взбегая по лестнице мимо перевалившегося через перила, только что убитого гитлеровца… Мимо золотившихся в сумраке канделябров, на одном из которых покачивалась продырявленная пулей алюминиевая фляга.

На втором этаже, где тянулись такие же нескончаемые коридоры, он мысленно прикинул внутреннее расположение комнат, дернул к себе первую с левой стороны дверь. Просторно, во все множество окон, брызнуло солнце. Лепной потолок, в глубине сцена, длинные ряды кресел. Актовый зал. Нет, для НП надо что-либо поукромнее… нашел комнату, выходившую окнами на север, осторожно выглянул на улицу. Танк, что их сюда доставил, а может другой, стоял впритык к завалу из кирпичных блоков и посылал снаряд за снарядом в дальний конец улицы, по бойницам, замеченным в приподнятых фундаментах зданий. Прижимаясь к стенам домов, туда бежали красноармейцы. Кажется, среди них был уже и Золотарев.

В комнату быстро вошел Фещук, взял протянутую ему связистом трубку.

— Первый, Первый! Я — Седьмой… Мне Первого… Как Ульян?! Когда?

Фещук с силой прижал трубку к уху, будто этим пытался приблизить далекий голос говорившего. Потом продолжал слушать, все так же плотно притиснув трубку и не отпуская ее от побелевшей ушной раковины.

«Ульян» — незамысловатое кодовое название смерти — было известно всем. Алексей оторопело смотрел на комбата.

— Убило Савича… Осиротели, — вполголоса проговорил он, опуская трубку и отводя в сторону глаза. — Полк принял на себя Каретников.

…Бой в городе похож на бой в лесу. Движение на тех же сокращенных дистанциях. Короткие рывки и перебежки. Действия мелкими группами… В лесу с любого тенистого дерева может встретить наступающего в лоб, в затылок пуля снайпера. Так и здесь смерть подстерегает из-за каждого угла, парапета, афишной тумбы, из чердачных люков и парадных подъездов, из-за обрушенной стены и множества других каменных ловушек. Но они же, эти камни, могут и защитить, выручить. Есть в уличных боях и свои облегчающие душу минуты. Наступающему порой кажется, что только он один вгрызается в ячеистую, начиненную тротилом плоть города, что только на него одного обрушен весь огонь врага, что и через сто, двести метров сопротивление будет такое же, а возможно, еще сильней. И вдруг где-то ночью или на рассвете почувствуешь впереди податливость, узнаешь, что никакой близкой опасности уже нет… И можешь поднять голову. Можешь не пригибаясь перейти улицу. Можешь не торопясь, не обжигаясь ложкой, сесть за котелок и вспомнить добрым словом товарищей — левого или правого соседа, которые не подвели тебя, сделали свой солдатский маневр. А он, твой сосед, наверняка переживал то же самое. И еще хорошо, если в такие минуты никто не упрекнет тебя, что упустил, потерял соприкосновение с противником, сочтут твои действия верными. И посыплются ли после этого на батальон ордена и медали, будет видно завтра, а пока закуривай!..

Овладев ветеринарным институтом и прилегающими к нему зданиями, батальон Фещука тем самым помог соседнему подразделению из дивизии Костюшко выйти на второй день на одну из главных магистралей города — Минский проспект. А продвигаясь по Минскому проспекту, который выводил к мосту имени Понятовского, жолнеры в свою очередь грозили отрезать те подразделения гитлеровцев, что противостояли полку, каким теперь командовал Каретников. Немцы отошли к восточному вокзалу. К утру следующего дня Фещук трижды переносил свой командный пункт, пока штурмовые группы не уперлись в заранее подготовленный к обороне квартал трехэтажных домов. И тут Каретников ввел в бой свежий, придерживаемый ранее в резерве батальон и приданный полку гаубичный дивизион. В конце дня батальон Фещука шел вторым эшелоном. Бои отдалялись к заводам. Прага, выглядевшая вчера безлюдной и покинутой всеми жителями, вдруг оказалась густонаселенной: люди выходили из подвалов с детьми на руках, с узлами.

Алексей, направляясь в тыл батальона, чтобы посмотреть, где и как развернулся медпункт, не доходя до него, увидел сидевшего на приступках крыльца Мусатова. Его ранили в ногу. Две молодые полячки делали перевязку. Бинт, наложенный в несколько витков, окрашивался кровью, а ефрейтор жмурился и так широко улыбался, будто ему было щекотно.