Нгуен Нгок - Лес сану

Ночами деревня Соман не спала, люди точили оружие. А днем они, предводительствуемые старым Метом, снимали на лесных делянках урожай водяных бананов «ном-тю» и копали маниок, одевший своей зеленью окрестные склоны…

Весть о том, что в деревне Соман точат колья, дошла до слуха врагов, засевших в форте Дакха. Они нагрянули в Соман в самый разгар уборки риса — целое отделение. У Май и Тну как раз в ту пору родился на свет первенец. За главного у карателей был Зук. Он расхаживал всюду в кроваво-красном берете.

— Опять Тну прет на рожон, больше некому! — орал он. — Не убьем этого тигра, он всю округу взбунтует!

Старый Мет и Тну увели молодежь в лес. Но уходить далеко они не стали, попрятались в зарослях, в пещерах тут же, рядом с деревней, следя за каждым шагом карате-лей. Четверо суток враг не уходил из Соман. Их плетки никого не миловали. Деревня сотрясалась от криков и плача.

— Каждого, кто посмеет выйти за околицу и попадет к нам в руки, — кричал Зук, размахивая пистолетом, — пристрелю на месте!

Выбраться из деревни так и не смог никто. Лишь маленькая Зит, проворная и юркая, с наступлением сумерёй умудрялась проползти вдоль бамбучин водовода и отнести рис засевшим в лесу старому Мету, Тну и парням с девушками. На рассвете четвертого дня каратели схватили Зит, возвращавшуюся из леса. Они поставили ее посреди двора, зарядили магазины своих «томпсонов» и открыли пальбу одиночными выстрелами. Нет, они не целили в девочку, пули свистели у ее висков, обжигали ей волосы, взметали землю вокруг ее узеньких ступней. Юбка ее была растерзана в клочья. Сначала она громко плакала, но после десятого выстрела вытерла слезы и умолкла. Молча стояла она, окруженная солдатами, тоненькая фигурка ее вздрагивала при каждом выстреле, но глаза смотрели на врагов с удивительным спокойствием — ну прямо-таки взгляд секретаря партячейки, сидевшей напротив Тну.

Ничего не добившись от нее, Зук решился на последнее средство. Он велел схватить Май.

— Заполучим тигрицу с тигренком, и тигр сам сюда пожалует.

Тну слышал все, от слова до слова. Он скрывался, прильнув к дереву, рядом с водоводом, у самой околицы. Оттуда прекрасно видна была деревенская площадь. Солдаты — он насчитал их ровно десять — вывели Май на середину площади; Тну судорожно стиснул ствол руками. За спиною у Май крепко спал припеленутый полотнищем малыш, ему еще не было и месяца. Он, твердили все в один голос, был вылитый отец. Тну так и не сходил в Конгтум за материей, пришлось разорвать надвое его накидку и сделать жене широкую перевязь, чтобы носила сына за спиной.

— Ну ты, тварь, коммунистка! — закричал Зук. — Где твой муж?

Май повела плечами, поправляя свою ношу, большие глаза ее глядели на Зука в упор.

— Онемела, сука! — гаркнул он и велел солдатам: — Поставьте-ка ее вон туда!

Один из солдат, самый здоровенный и толстый, покосился на Зука, взял длинный железный прут и подошел к Май. Потом облизал губы и медленно поднял прут. Май вскрикнула. Разом распустив перевязь, она едва успела спрятать ребенка на груди, как железо с силой обрушилось на ее спину.

— Где Тну, скажешь?

Второй удар был нацелен в грудь, но ей удалось перебросить малыша за спину. Солдат опять ударил ее по спине, и снова она грудью прикрыла сына. Железный прут мелькал, удары сыпались градом. Крики Май смолкли. Лишь мальчик коротко всхлипнул и тотчас умолк. Больше ничего не было слышно, кроме тяжелых ударов прута.

Тну отпрянул от дерева. Это была смоковница. Безотчетным движеньем он сорвал с ветки плод, за ним другой, еще и еще. Потом изготовился к прыжку. Вдруг чья-то рука ухватила его за плечо.

— Не надо, Тну! Постой, лучше я… — Голос старого Мета звучал натужно и глухо.

Тну отвел ого руку. Старик повторил:

— Тну!..

Он обернулся. Старый Мет не узнал его. Вместо глаз на лице Тну пылали два сгустка огня. Старик отпустил его плечо.

Раздался яростный крик. Тну одним прыжком очутился среди карателей. Он не помнил себя. Только потом увидал он толстого солдата, валявшегося на площади, и Зука, удиравшего к общинному дому. Вокруг Тну защелкали затворы. Потом Май, не выпуская ребенка, прижалась к его груди, могучие руки прикрыли ее, точно два широких крыла.

— Эй, вы, людоеды! Убийцы! Я здесь! Это я, Тну!

Но спасти от смерти Май он не смог…

— Да, спасти от смерти Май и их сына Тну не смог. — Голос старого Мета звучит так же низко и гулко. Неловким движеньем он утирает слезу. Голос его вдруг обретает новую силу: — Тну не спас ни жену, ни сына. Вечером Май умерла. Ребенок умер еще раньше. Жирный солдат ударил его железным прутом поперек живота, мать, упавшая наземь, уже не могла прикрыть его собой. Помнишь, Тну? Ты был бессилен спасти Май. А тебя они схватили, ведь ты пошел на них с голыми руками. Они связали тебя. Ну, а я, я стоял за стволом смоковницы. Я видел, как они вязали тебя лианами. Но не бросился к тебе на помощь. Я и сам был безоружен. Нот, я не вышел на площадь, я повернулся и кинулся в лес — искать наших парней, девушек. Они ушли подальше в лес за спрятанным там оружием. Вы слышите, дети мои? Слышите? Запомните все это. Но забывайте. А когда я умру, расскажите своим детям и внукам: у врагов были автоматы, а у нас копья!..

Они крепко связали Тну лианами, отнесли в общинный дом, бросили в углу и пошли пировать в дом Броя, где они забили свинью.

Тну лежал в углу у самой стены. Вокруг сгущался мрак. Он все думал и думал, изумляясь собственному спокойствию. «Сын умер, Май тоже, наверно, умерла, скоро умру и я. Кто же станет подпольщиком, партийцем? Когда Партия отдаст приказ выступать, кто возглавит деревню Соман и поведет людей на врага? Дедушка Мет уже стар. Что ж, разве нет у нас молодежи? А там и Зит подрастет. Девочка эта будет посмелей да потверже сестры. Ничего… Шаль только, я не доживу до заветного дня, когда деревня возьмет в руки оружие и восстанет…»

Зук не стал сразу убивать Тну. Он разжег в очаге общинного дома большой огонь и велел согнать весь деревенский люд. Потом развязал Тну и сказал, обращаясь к собравшимся:

— Слыхал я, вы тут наточили тесаки и копья. Правда это? Что ж, ладно. Только пусть все, кому невтерпеж взяться за оружие, глянут сперва на Тну да на его руки.

Он мотнул челюстью, подавая знак жирному солдату. У них все было готово заранее. Солдат открыл патронташ, вытащил пук ветоши, пропитанной смолою сану, и обмотал ею по отдельности каждый палец на руках у Тну. Потом взял горящий факел.

— Давай сюда! — Зук выхватил у него факел.

Тну не вскрикнул, не проронил ни звука. Выкаченными от ярости глазами смотрел он на Зука. Тот захохотал. И сунул горящий факел чуть не в лицо Тну:

— Гляньте-ка, экая рожа у вашего коммуниста! А туда же — хватается за оружие. Да вы, ублюдки, не для того на свет родились, чтоб брать оружие в руки. Даже не мечтайте об этом! Слыхали?!