Нгуен Нгок - Страна поднимается

— Брат Нуп, — спросил он, — почему ты не рассказал обо мне? Что ж, буду говорить сам, пусть все услышат. Смотрите, на моей руке не хватает двух пальцев. Француз погнал меня на работы. Там занемог я, много ли сделаешь хворый — тогда он бросил меня в тюрьму, а после ножом отсек два пальца…

Нет, Кхип не плакал. Глаза его налились кровью. Нуп глядел на него. В этом году Кхипу стукнуло двадцать лет. Сам-то он родом был из Конгхоа. Но в пору соляного голода, когда девяносто человек ушли в Бонгпра биться с врагом, родители Кхипа не решились уйти с земляками. Они пришли в деревню Дета и вот уже пять лет работают на француза. Кхип тогда был еще мал. А теперь вон взрослый парень — волосы падают крупными кольцами, кожа совсем темная, ручищи огромные, точь-в-точь тигриные лапы…

Наутро Нуп уходил в Конгхоа.

— Приходи поскорее, брат, — говорили ему люди, — хочется послушать тебя.

Дойдя до ручья, он услыхал топот: кто-то бежал за ним. Обернувшись, он увидал Кхипа. Тот взял его за руку.

— Я сам да и мои предки пили прежде воду из ручья Конгхоа, ели рис, выросший на земле Конгхоа. Хочу теперь вместе с вами бить француза. Возьми меня, брат, в Конгхоа. Я вынесу все, проживу без соли… Не могу я оставаться здесь.

Нуп подвел его к берегу ручья. Оба уселись рядом на большом валуне и опустили ноги в воду, струи ручья приятно холодили ступни. Нет, объяснил Нуп парню, он должен остаться здесь, в Дета. Пусть не думает, будто земляки в Конгхоа не желают принять его. Просто раз уж он сам прозрел, то должен теперь объяснить все людям, чтоб и у них спала с глаз пелена и они стали такими же, как он. Пусть Дета будет точь-в-точь как Конгхоа. Ведь если сегодня одна деревня встанет на правильный путь, завтра таких деревень окажется больше.

Нуп, зачерпнув горстями воду, ополоснул лицо и сказал:

— Поверь, Кхип, на нашей земле во всех ручьях вода хороша. Ручей Конгхоа, ручей Дета, ручей Баланг… из какого ни будешь пить, все равно научишься любить родину и ненавидеть француза. Мы поняли это первыми и должны научить всех до единого наших с тобой земляков…

Нуп говорил Тхе:

— Пять раз ходил я в Дета, толковал с ними, и все напрасно. Теперь время идти и к землякам в Баланг. Значит, будем работать сразу в двух деревнях.

Он проводил Тхе в Дета и познакомил с Кхипом. Тот уже сам повел Тхе на встречу с земляками. А Нуп отправился в Баланг.

Последнее время он был все больше в отлучках. И, возвращаясь из Дета, решил заглянуть на свое ноле: не заглушили ли рис сорные травы? Там он увидел Лиеу. За спиной у нее спал малыш, припеленутый широким полотнищем. Она выпалывала сорняки. Сердце Нупа дрогнуло от жалости. Лиеу работала и пела:

Но вдруг почувствовал: руки его поднялись сами собою, пальцы зашевелились. Они искали звонкоголосый торынг, чтоб заиграть песню о добром рисе на поле, о красивой жене, работнице и искуснице, о прекрасной стране, где есть дядюшка Хо, — близок час победы, враг будет разбит и родная страна станет еще краше. Но нет, сейчас Нуп должен уйти. Если хочешь поскорее разбить врага, надо идти дальше, и пусть ноги будут тверды и сердце не ведает усталости.

Он ушел в Баланг.

Француз назначил там старосту. Человек этот, обремененный детьми, был слаб и хвор, его, похоже, вечно тряс озноб, и оттого голова его вовсе ушла в плечи. Он боялся француза, боялся наших солдат. Земляки нарочно выдвинули его в старосты: ему, мол, легче столковаться с французом. Никакого больше проку от него не дождешься. Са, казалось бы, вовсе еще зелен и молод, но говорит толково, да к тому же, слыхать, хаживает в Конгхоа — поэтому староста побаивался и Са.

Нуп поручил Са прибрать старосту к рукам. Тот, вернувшись в деревню, напрямик сказал старику:

— Вы — человек хороший, в душе и сами не любите француза. Но, раз уж вы наш «законный» староста, помогите людям.

Старик, втянув голову в плечи, спросил:

— В чем помочь, Са, объясни?

— А вот в чем: если француз затеет что, вы сперва скажите мне, а уж потом всей деревне.

С того дня, намеревался ли француз гнать людей на работы, собирать ли подати, отнимать буйволов, изымать мед, продавать ткани, Са узнавал обо всем первым. Он тотчас поспешал в лес, встречался с Нупом и Тхе, а там уж они втроем прикидывали, как быть. Вернувшись в деревню, Са навещал старосту и говорил ему: француз требует на работы тридцать человек, посылайте от силы пятнадцать. А французу скажите: мол, в Баланге беда — поветрие, болеет чуть не вся деревня, в другой раз, дескать, выставим побольше народу…

Нуп побывал в Баланге раза четыре или пять, говорил с людьми, втолковывал: надо, надо защищаться, а при нужде — как ни горько — и оставить деревню да осесть на новом месте. Но старцы деревенские не хотели его и слушать. Пришлось Нупу наставлять Са, посылать его, чтоб побеседовал с каждым в отдельности. Са удалось привлечь пятерых парней. Время от времени собирались они в лесу, и Нуп приходил поговорить с ними…

Однажды Са отыскал Нупа, увел его в лес и зашептал на ухо:

— Слушай, Нуп, у меня скоро будет ружье.

— Откуда? Что, Тхе тебе даст?

— Вовсе нет… Оружие даст француз.

Оп засмеялся, поднял длинную хворостину, упер ее в плечо и, словно стреляя из винтовки, крикнул: «Ба-бах!»

Потом рассказал: староста сообщил ему, что француз решил выдать на деревню Баланг шесть ружей, якобы для охоты на вепрей. Сам-то Са понимает: француз хочет, чтоб земляки стреляли в подпольщиков, больше ему ничего не надо. Ну и пусть, сколько ни даст винтовок, все у Са будут.

Нуп хотел сразу отыскать Тхе, но тот ушел в уезд и до сих пор не вернулся. Разложив костер, Нуп всю ночь просидел у огня. Значит, враг, идя вверх по ручьям, уже и Баланг к рукам прибирает. А он все еще не склонил на свою сторону ни одну деревню. Того и гляди, француз возьмет в кольцо гору Тьылэй. Завтра во что бы то ни стало надо сходить в Баланг. Если француз успеет выдать тамошним жителям хоть одно ружье, хлопот после этого не оберешься. Нет уж, на сей раз Баланг должен подняться против француза…

Вся деревня Баланг собралась в общинном доме. Громко трещал огонь в очаге. Староста, как всегда, уселся, втянув голову в плечи. Рядом сидели трое малых детей его — не поймешь, где брат, где сестренка, — сгорбились, точь-в-точь как отец, скрючили руки и ноги, глаза таращат. Староста начал свою речь голосом сиплым и низким, но временами голос его вдруг срывался, звучал высоко и резко, царапая уши.