Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

Когда колонна тронулась, Макей разыскал Свиягина и тот передал ему письмо. Свиягин в душе завидовал счастью Макея, не подозревая, каким несчастным считал себя сам Макей, так неожиданно нашедший и снова потерявший не только любимую, но и сына.

— Сын вот растёт, а я не увижу его, быть может, — с грустью сказал он и снова предложил Свиягину лошадь.

— Садись.

И когда тот с трудом сел в седло, Макей сказал:

— Ну, дуй! У тебя, говорят, тоже без тебя сын родился.

— Должен сын, по всем приметам, если живы.

— Ну, дуй, — опять сказал Макей и, отстав, пошёл с первой ротой.

Спустя два—три часа отряд достиг небольшой речушки, сильно занесённой снегом.

— До недавнего врёменц эта река отделяла Советскую Белоруссию от Западной, — громко сказал Макей. — Дальше начинается бывшее Польское государство.

Чем дальше партизаны–макеевцы шли на Запад, тем чаще они слышали имя выходца из их отряда Владимира? Тихонравова. В Западной Белоруссии это имя знакомо было каждому. Народ славил самого Тихонравова, его хлопцев. Макеевцы находились в деревне Прогресс, когда по радио передали сообщение о присвоении Владимиру Тихонравову звания Героя Советского Союза. Конная бригада 22–летнего подполковника Тихонравова наводила ужас на окрестные немецкие гарнизоны. Макей гордился тем, что Тихонравов в его отряде начал партизанский путь. Но, видимо, самолюбие давало себя знать. Не случайно он сказал однажды Свиягину, когда разговор зашёл о Тихонравове:

— А мне не повезло.

— У вас ещё есть время прославиться, — в простоте сердца сказал Свиягин.

— Эх, журналист! — с горечью воскликнул Макей. — Не понимаешь ты меня. Думаешь, я за славой гонюсь? Терпеть не могу я честолюбивых людей.

Свиягин не стал спорить. Он ушёл с загадочной улыбкой человека, знающего тайну другого.

Разведчики, ездившие во главе с Конопличем к Тихонравову, привезли кучу рассказов об этом герое и приглашение Макею встретиться с ним под Великим Роженом.

Встреча макеевцев и тихонравовцев была торжественной и по–братски тёплой. А ведь Макей, откровенно говоря, думал, что Герой Советского Союза Тихонравов с ним и говорить не станет. Но это был всё тот же Володя, каким знали его, когда он был партизаном макеевского отряда.

Тихонравов посоветовал Макею организовать здесь бригаду, а за вооружением слетать в Москву. Макей уцепился за эту идею и горячо начал готовиться к её осуществлению. Пять или шесть небольших отрядов, действовавших в этом районе разрозненно, были постоянными объектами охоты немецких карательных отрядов. Командиры партизанских отрядов приветствовали предложение Макея пойти под его руководство. К весне бригада была создана, об этом дали знать в центр. Одновременно туда обратились с просьбой дать оружие. Из центра радировали: «Ждём Макея».

Макей, не помня себя от радости, поскакал на аэродром. Его провожали всем отрядом. Был здесь и Тихонравов, во всем чёрном, подтянутый, с погонами подполковника.

Вот оно, глухое Полесье с его непроходимыми лесами и болотами! Сюда не могли проникнуть немцы. Не удивительно, что почти всё Полесье стало громадным очагом партизанского движения. Здесь были сёла, жители которых ни разу ещё не видели врага. Они продолжали заниматься своим мирным трудом, в нерушимости сохраняя колхозный строй, Советскую власть.

Всадники ехали мимо большого лугового болота. Оно широко и привольно раскинулось среди тёмных лесных зарослей. По всей его поверхности пестрели яркие цветы: голубые, белые, жёлтые. Обелица высоко взметнула над болотной травой и над всем этим нарядным убранством белые, пушистые султаны свои. Колхозники, стоя в воде с засученными выше колен штанами, косят для колхозного стада сено, а женщины, подняв подолы своих пёстрых юбок, выносят скошенную траву на насыпную песчаную дорогу, по которой сейчас проезжает Макей со своими хлопцами.

— Какая красота! — воскликнул Потопейко, не сдержав свой юношеский восторг перед восхитившей его картиной.

— Красота. Но это осталось пока только здесь, в этой глухомани, — сказал, насупившись, Макей, болезненно переживавший то, что враги так искалечили его любимую Беларусь. И, смотря на косцов, он крикнул:

— Бог помочь, деды!

— Бог‑то, бог, — сказал один из них, стоявший ближе к дороге, — да сам не будь плох, а вы, видать, сильно в те поры оплошали, коли оставили нас, в руки супостатам отдали!

В голосе его звучало осуждение.

— Был такой грех, деду, — ответил, приостановившись, Макей. — Ну, да сейчас поправляем.

— Добро, коли так. Слышали и мы, что наших врагов шибко погнали. Правда ли? Аж нэ верирся.

— Верно, деду. Наши к Могилеву подступили. Жлобин уже в наших руках. Бобруйск штурмуют теперь.

Сивая борода старика поползла в стороны, в подслеповатых глазах блеснули слёзы радости. Он п вернулся к своим односельчанам и фальцетом крикнул:

— Хлопцы гуторят: скоро, слышь, наши здесь будут.

— Не врут? Они который год это говорят.

Макей, уже пустивший рысью своего гнедого скакуна, не слышал этого разговора.

К вечеру Макей со своими хлопцами прибыл на партизанский аэродром, а ночью улетел на Большую Землю.

В отряде потянулись дни ожидания Макея, наполненные всякими предположениями и боевыми делами. Даром не сидели. Однажды макеевцы устроили засаду на вражескую автоколонну, вступили с ней в бой. Это было в Клецком районе, Барановичской области. Клейкий район расположен в створе железной и шоссейной дорог. И не только железная дорога и шоссе находились под усиленной охраной немцев, но и весь угол, образованный этими коммуникационными линиями.

Рано утром на деревню Денисович,! прошли шесть автомашин с немецкими солдатами и три, словно чёрные жучки, легковые машины. Их заметила наша разведка. Командир разведки Василий Коноплич подъехал к дому одного хуторянина, спешился и вошёл в хату.

— Отец, — обратился он к старику, вившему оборы, — куда прошли эти машины?

— Известно куда, на Денисовичи.

— Ты что это, вроде сердишься? — полюбопытствовал Коноплич, немного удивленный сердитым тоном старика.

— Дорогой человек, — заговорил старик, бросив вить оборы, — дорогой человгк, почему бы этих собак не подстрелить? А? Можно их подстрелить, аль нет?

— А ты как думаешь? — лукаво улыбаясь, в свою очередь, задал вопрос Коноплич.

— По–моему, можно! — словно спять на что‑то рассердись, вскричал старик, грозно блеснув глазами.

Он рассказал Конопличу, что вдоль шляха, по которому обратно поедут немцы, тянутся курганы, оставшиеся не то от наполеоновской воины, не то еще от шведской.

— Вражеские кости в них гниют, — перешёл на шёпот старик, — туда же и этих…

На большом галопе разведчики понеслись в лес, где стояла первая рота и при которой находился комиссар отряда Хачтарян. Коноплич передал ему разговор со стариком и, в частности, соображения относительно засады. Этими соображениями, в свою очередь, Хачтарян поделился с командиром отряда имени Ивана Гро н го. На общем совете было решено устроить на немцев засаду. На левом фланге, ближе к деревне Денисовичи, располагаются грозненцы, а на правом фланге — макеевская первая рота, командиром которой был старший сержант Василий Карасёв, человек скромный, тихий, но храбрый и решительный. Ещё дальше, метрах в двухстах, залегли партизанские разведчики.