Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

После Кличевского боя в отряд Макея приходили всё новые и новые люди. С каждым из них надо было поговорить, узнать, чем он живёт и дышит, на что годен. На это у комиссара Сырцова уходила уйма времени. Однако он не только не тяготился этим, а, напротив, как‑то оживал, чувствовал себя бодрее. В общении с народом он черпал для себя новые силы и новое вдохновение на грядущие битвы. Ему казалось, что каждый человек, вновь поступающий в их отряд, несёт в себе какую‑то страшную силу, словно он заряжен ядром, которому недостаёт только толчка, чтобы с воем устремиться на врага. Теперь всю силу и мощь этих ядер, заключённых в одно целое — в отряд, они направят на врага. Партизаны, с которыми говорил комиссар, уходили от него воодушевлённые.

— Спасибо вам, товарищ комиссар, — говорил высокий молодой человек с мягкими чертами лица, бледноматовой кожей и большими чёрными глазами. Голос у него тихий и мягкий, словно у девушки. Ему не более двадцати лет, а густая седина уже покрыла его виски. Похоже, немало видел этот юноша за свою короткую жизнь.

— Спасибо вам, — волнуясь, говорил он, — давно уже я не слышал такого.

Голос его сорвался, дрогнул. Он махнул рукой.

— Успокойтесь, товарищ Ужов.

В это время в комнату вошёл Макей.

— Вот радист, — показал Сырцов на Ужова.

Прекрасно! — с лёгким смешком сказал Макей.

Радист без рации — всё равно, что солдат без винтовки.

Ужов закусил губу: тон Макея обидел его. Комиссар поспешил на помощь новичку.

Говорит, что где‑то в Усакинских лесах у него целая радиостанция спрятана.

Макей оживился.

— Да что вы говорите! Это верно? — обратился он к Ужову, весь сияя.

— Да. Я в Красной Армии был радистом. Мы здесь проходили, когда шли на Восток. Полковник Рябченко приказал мне рацию спрятать. Говорит, вернёмся — пригодится. Место приметное: большой дуб, а на него упала надломленная снарядом вершина берёзы.

Вдруг Ужов смущённо опустил глаза, слабый румянец выступил у него на бледных щеках.

— Только, знаете, — замялся он, —я забыл деревню. Начинается она на «За», как будто.

Макей быстро начал перечислять все деревни, начинающиеся на «За»: Замачулье, Закупленье, Заречье,, Заполье.

— Нет.

— Заличинка?

— Да, да! Заличинка! — обрадовался Ужов.

— Милый мой, да ведь Заличинка — это вот рукой подать. Наша. Там мои разведчики каждый день бывают, а в Ушивце застава наша стоит. Как думаете, сохранилась? — спросил Макей. — То есть, если цела, не испортилась?

— Аккумуляторы могли разрядиться. Но это пустяки.

Макей воодушевился.

— Вот это да! «Говорит Москва, говорит Москва!» Да я тебя за одно за это, брат, расцелую. Фамилия‑то как?

— Ужов, — сказал тот, улыбаясь, радуясь и тому, что он у своих, и тому, что здесь гак высоко оценили его дело. И выходит, что уж небольшая беда, если он пришёл в отряд без оружия.

— Ведь это такое, в самом деле, оружие будет теперь в наших руках! Тяжёлая артиллерия! -— мечтал вслух комиссар. — Услышать Москву, голос Родины. Я уже всё продумал, — продолжал он деловым тоном, когда из комнаты вышел Ужов, чтобы этой же ночью отправиться на поиски рации. — Мы буде: у(принимать сводки СоЕинформбюро, переписывать их и распространять среди населения.

Макей вызвал Миценко и велел ему выделить трёх партизан, хорошо знающих Усакинский лес — они завтра с одним человеком пойдут искать рацию.

Ужов шёл по Кличеву и всё у него внутри ликовало. Ему не верилось, что он вырвался из страшного фашистского плена, что он среди своих. Всё ему здесь казалось таким родным и близким. При встрече с партизанами он говорил «здравствуйте», и те ласково ему улыбались. На нём были рваные кирзовые сапоги, короткий в заплатах пиджачишко, а на голове смятая серая кепка. В нём было что‑то от ребёнка: беспомощное, наивное.

Макей и комиссар Сырцов, приняв ещё несколько человек и порядком утомившись от всех разговоров, решили ещё раз продумать во всех деталях завтрашний бой. Но только они сели за стол, как широко открылась дверь и в комнату вошёл неизвестный человек. Это был коренастый плотный мужчина тридцати пяти—тридцати восьми лет. С широкого, чуть скуластого, лица его, заросшего жёсткой чёрной щетиной, смотрели на них суровые чёрные глаза. На нём был рваный короткий пиджак, а на ногах лапти.

— Мне командира, — сказал он с расстановкой и глухим голосом, хмуро переводя взгляд своих чёрных глаз то на Сырцова, то на Макея, словно хотел определить, кто же из них командир.

— Слушаю вас, — сказал Макей, обернувшись к вошедшему и досадуя, что его отрывают от спешной работы. «Где это Елозин? Надо запереться».

— Я инженер–судостроитель, — начал с места в карьер неизвестный человек.

— Может, вы с комиссаром поговорите? — перебил его Макей.

— Нет, мне именно вы нужны.

Макей и Сырцов молча переглянулись.

— Наша Родина нуждается во мне…

— Как? Как? — воззрился на него Макей, еле сдерживая раздражение: какое высокомерие у этого инженера!

«Родина нуждается в нём». Сырцов улыбнулся и, наклонившись, начал что‑то писать.

— Я слышал, — продолжал инженер, — что к вам из Москвы прилетают самолёты.

— А я этого не слышал. В чём собственно дело? Говорите! — сухо сказал Макей, набивая трубку каким‑то сором. Он чиркнул спичку, она вспыхнула да гак и догорела у него в руке.

— Ой, чёрт! — вскрикнул Макей, когда пламя спички обожгло ему пальцы, и он бросил её в сторону.

— Пожалуйста! — с неожиданной вежливостью сказал инженер, чиркнув зажигалкой и поднося длинное пламя к трубке Макея.

Макей затянулся. Выпустив клубы дыма, он обратился к инженеру:

— Так в чём же дело?

— Меня необходимо перебросить в Москву.

Лицо Макея приняло ехидно–жёсткое выражение, которое могло бы привести в замешательство кого угодно: сухие колючки его серых глаз вонзились в незнакомца, имеющего столь непомерные претензии, тонкие губы сложились в ядовитую улыбку. Но незнакомец, назвавший себя инженером, и глазом не моргнул. С детским упрямством он повторил:

-— Меня необходимо перебросить в Москву.

— В Москву? — ухмыльнулся Макей. — Почему в Москву? Инженеры нам и здесь нужны.

— Ну, раз нужны, я останусь, — неожиданно сказал инженер–судостроитель, — куда мне идти?

— Рядовым в третью роту, в саперную.

— Почему рядовым? — опять запротестовал инженер. — Я ведь инженер. Я ничего не понимаю!

— Мы и говорим, что вы недопонимаете, — сказал, вставая со стула, Сырцов и, взяв под руку незнакомца, предложил ему прогуляться. — Побродим, потолкуем.

Они вышли. Макей сразу углубился в составление плана предстоящей операции. Он обладал исключительной способностью быстро переходить от одного душевного состояния к другому, мог шуметь, кричать, хвататься за пистолет. Тут же, как ни в чём не бывало, он шутил, диктовал приказ писарю Макулнчеву, смеялся. Сам он эту свою способность называл переключением энергии из одного состояния в другое.