Виктор Митрошенков - Голубые дороги

Тут говорили: Губенко мешает боевой работе. Мешает? Если он лучше всех нас летает — значит, мешает! Не понимаю, вот убейте, не понимаю я. В чем же тогда суть ударнического движения, что же значит быть лучшим летчиком? Губенко защищал честь нашей части на окружном соревновании и занял второе место, уступив уже признанному мастеру воздушных атак Серову.

Губенко первым у нас освоил технику пилотирования на малых высотах. Разве он кому‑нибудь отказал в помощи? У нас тут ходили слухи, что чем больше скорость истребителя, тем труднее летать. Губенко первым разбил это вредное утверждение. Еще недавно кони могли обогнать аэроплан… Антон хочет обогнать птицу, а потом уж и звук…

Поднялся шум: «Молодец!..», «Опять прожектерство»…

Петренко выждал, поднял руку:

— А теперь о женщинах. Тут Пекарский утверждает свое право судить о жене Губенко. Она, видите ли, предпочла ему Губенко. Это также говорит в пользу Антона. Теперь о фамилии нашего командира. Да, наш командир состоит в родстве с Ивановыми. И вот почему. Люто дрались наши партизаны с японскими самураями на Дальнем Востоке. В одном бою был ранен молодой хлопчик. Ранен тяжело, смертельно, можно сказать. Никто спасти не может, доктора в отряде нет. И вот тогда машинист паровоза Дмитрий Карпович Иванов увозит мальца на паровозе в город, занятый японцами, подвергая свою большую семью опасности — у него было восемь детей, — и размещает у себя дома. Выхаживали его пять месяцев и выходили. Вошел в строй человек, дрался на фронте, стал комиссаром и командиром. Это был наш командир. Взял командир фамилию Иванова в знак благодарности за спасение, обещал ее не посрамить. И не посрамил. Очень гордился Дмитрий Карпович своим подопечным. Но вот беда, два часа назад от ран гражданской войны Дмитрий Карпович скончался…

— Пусть Губенко говорит! — закричали с мест.

Антон встал. Бывают же такие дни, когда жизнь сваливает в кучу все беды и печали многих месяцев. На него все смотрят, он чувствует их взгляды. Ему никак нельзя поддаваться слабости.

— Мне, — тихо сказал Антон, — видимо, не пристало отрицать недостатки, мне приписываемые. Легче признать их, согласиться с ними. Но я комсомолец, я люблю свою Родину, верю в безграничные возможности нашей авиации, поэтому не признаю критику справедливой. До тех пор, пока моя рука сможет удерживать штурвал, я буду в авиации, я буду совершенствовать ее тактику…

Через несколько месяцев он был отозван в Москву.

1934 год, май. Командир звена старший лейтенант Губенко приступил к службе в авиаэскадрилье. Первые дни и первые отзывы о тех днях, сохранившиеся в архивах.

«Наш новый командир Антон Алексеевич Губенко оказался человеком на редкость спокойным и уравновешенным. Чувствовалась внутренняя собранность, твердая воля. Мы еще не видели, как он летает, но уже слышали о его мастерстве.

Началась проверка техники пилотирования. С каждым полетом мы мрачнели, чувствуя, как этот дальневосточник превращает нас в учеников–приготовишек, несмотря на то что мы были летчиками второго года службы. Губенко взялся за нас с подлинным творческим энтузиазмом. Б. Смирнов, Герой Советского Союза».

Новый, 1935 год Губенко встречал вместе со своим наставником, известным стране летчиком капитаном Серовым. В большом двухэтажном доме собрались летчики и конструкторы, испытатели, экспериментаторы. Эти люди были гордостью советской авиации, ее цветом, надеждой, и они делали все, чтобы повысить боевую мощь советского воздушного флота.

Здесь Губенко впервые услышал о том, что в стране идут научные изыскания в области создания реактивных двигателей. Антон любил свои самолеты «И-4», «И-5», гордился ими, а тут говорили о том, что это вчерашнее слово авиации, так сказать, технический анахронизм, что есть истребители со скоростью 500 и даже более километров в час… Разговор касался тяжелых машин с двумя–четырьмя моторами, способных поднимать в воздух тонны груза. Антон восхищен и взбудоражен. С усмешкой думает о своем исследовании боевых возможностей истребителей. Кустарь–одиночка! А тут… Тут целый институт с огромным штатом, с деловыми и каждодневными связями с конструкторами, конструкторскими бюро, заводами, наркоматами. Они проводят комплексные исследования, устанавливают боевые нормативы, они по–настоящему творят будущее авиации.

Здесь же впервые Губенко услышал о самолете Поли–Карпова «И-16», который войдет в его жизнь, выведет его в плеяду прославленных авиаторов. А пока Антон был в роли активного слушателя, сидел на диване, с жадностью ловил каждое слово.

Ждали Валерия Павловича Чкалова…

Чкалов недавно перешел из института на авиационный завод. Испытывал самолеты Поликарпова. Валерий Павлович пользовался всеобщей любовью и уважением, был широко известен, он олицетворял собой все лучшее в авиации. По непредвиденным обстоятельствам Чкалов не приехал.

Прошло несколько дней. Губенко все еще жил тем, что довелось ему слышать новогодним вечером. Неожиданно к нему приехал Серов.

— Чкалов проводит испытания «И-16», — сказал он. — Самолет превосходный. Он пойдет в серию, будет принят на вооружение. Потребуются войсковые испытания. Я хочу рекомендовать тебя. Если Чкалов поддержит, все будет в порядке. А сейчаседем со мной.

В машине он сказал Губенко:

— Едем к Валерию Павловичу домой!

Чкалова дома не оказалось. Его жена Ольга Эразмовна сообщила, что Валерий Павлович может заехать к Алексею Максимовичу Горькому в редакцию журнала «Наши достижения». Но лучше ждать его дома.

Серов поблагодарил Ольгу Эразмовну и увлек Губенко за собой.

— Поедем, Антоша. Время. Главное — выиграть время. Время — это скорость, с которой ты приближаешься к новому аппарату. Стране нужны новые скоростные машины. «И-16» гениальное творение Поликарпова и нашей промышленности.

Чкалова не было в журнале, он уехал несколько минут назад. Они направились к выходу, когда Серова окликнули:

— Анатолий Константинович!

— Алексей Николаевич, — обрадованно воскликнул Серов, узнав писателя, который шел к ним по коридору. — Вот заехал за Валерием Павловичем, да не застал его.

— Был, был. Собственной персоной, — говорил со своим особенным произношением Толстой, — Одержимый, не укротимый, буйный, огонь. Ярчайшая личность. Колоритный персонаж. У евреев есть такая пословица: «Не смотри на кувшин, а на то, что в нем есть». Так вот у Чкалова — глубочайшая душа. Мыслитель, философ. Глыба. А что же вы меня, старика, забыли?

— Авиация не может забыть того, кому она обязана бессмертием.

— Лукавите, голубчик. Но люблю людей находчивых. А кто же будет этот гордый сокол? — Толстой указал тростью в сторону Губенко.