Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск

Перед самой войной мой отец помог ей срубить новый домик в саду, вдали от улицы, и она сейчас жила в нем одна. На связь к ней приходить было удобно и незаметно для посторонних глаз. Вот мы и направились к ней. Иду, а сердце тревожно стучит. Боюсь только одного — если она не будет знать, где мои дорогие мученики…

Осторожно стукнул два раза в окно — это условный сигнал. Тут же оно распахнулось. Как и тетка Елена, Ефросинья Захаровна сначала отпрянула, а затем впустила меня в дом. Володя Иванов, Борис и Владимир Павловы остались на улице возле дома.

Ночь была теплая, даже душная. У ручья в кустах заливались соловьи, в болотце квакали лягушки. Будто и нет войны, все спокойно. Но люди-то жили настороженно, чутко, привыкли ко всяким неожиданностям, которые в любую минуту могут преподнести им враги. Почти из каждого двора нашего довоенного колхоза «Большевик» сыновья, мужья, жены, а случалось, и подростки ушли в партизаны. В этих семьях так же не знали ничего о своих близких, как не знала и моя мать обо мне, о Нине. Перед уходом сюда многие мои друзья просили передать весточку своим родным и близким.

Долго мы говорили с Ефросиньей Захаровной. Она подробно рассказала об укреплениях противника. Сопоставив ее сведения с имевшимися у нас, я понял, что враг строил здесь оборону не от партизан.

Мне все не терпелось спросить про своих.

— Тут они, у Ефима Илларионовича, — ответила Ефросинья Захаровна. — Вчера их видела. Скрываются от полиции, люди их берегут. А ночуют по очереди то у одних, то у других.

Ефим Илларионович Иванов, дальний родственник матери, также был нашим человеком. Тоня, его дочь, тоже связана с партизанами. Помогала и нам, когда мы, разбитые ранней весной сорок третьего года, прятались мелкими группами в Галдах.

Ног под собой не чувствовал, когда бежал к дяде Ефиму. Он жил на окраине Суровней — в сторону Городка. Берегом ручья по кустарнику мы приблизились к его дому, и я опять осторожно постучал в окно. Открылось не окно, а дверь, и на пороге появился сам хозяин. Конечно, узнал меня сразу, но тоже удивился моему появлению.

— Заходи, Миша, в хату. Твои здесь.

У меня как гора с плеч слетела. Мать, а затем и братья бросились ко мне на шею, со слезами стали расспрашивать, как я здесь оказался.

— Мы тебя, сынок, уже похоронили и оплакали. Говорили, что вас всех перебили на Двине…

— Значит, долго буду жить, — пошутил я, стараясь быть веселым, неунывающим.

Света не зажигали: в Глушице — гитлеровцы, а это совсем недалеко, могут заметить.

Июльская ночь коротка. На востоке уже занималась заря, и нужно было уходить. Мама стала упрашивать остаться на денек в Барсуках (так у нас называли лес за Пономарями).

— Еще и не переговорили обо всем, — удрученно сказала она.

Да и братья вцепились, не отпускают, тоже просят остаться на день в лесу.

— Мы придем вроде за ягодами, а принесем патроны, — убеждал меня Володя. — Много насобирали немецких — и к автомату, и винтовочных.

У нас оружие отечественного производства, боеприпасов достаточно, однако у помкомвзвода Владимира Павлова — «шмайсер», и патроны он берег. Вот ему-то и на руку было предложение моих младших братьев. К тому же, кроме Владимира Иванова, мы все местные: у Бориса Павлова в Тижме жил отец, у Владимира Павлова в Пономарях — жена. Так что и они хотели остаться, чтобы повидать своих.

Утром с восходом солнца в лесу раздались условные посвисты моих братьев. Я вышел навстречу, и мы еще раз обнялись с ними и с мамой. Долго она рассматривала меня, дотрагивалась до моего лица, волос — ей и сейчас не верилось, что это я…

Исхудала мама, осунулась, постарела. Мало того, что пережила горе — смерть отца, ей и теперь нужно прятаться и оберегать младших сыновей.

Братья вытянулись и вроде повзрослели. А может, так казалось потому, что исхудали от постоянного недоедания.

Володя, как всегда, не по годам серьезный и вдумчивый, больше молчал. Витя же взахлеб рассказывал мне про здешние оккупационные порядки. Братья знали обо всем: где стоят немцы, где полиция, где «народники».

Нерадостная картина вырисовывалась из их рассказов. Враги повсюду создали крупные гарнизоны, рыли окопы, строили укрепления. Смышленые подростки определили, что оборону строят в сторону Городка и Невеля. Оттуда, видимо, ожидают наступления. Только кто должен наступать — партизаны или Красная Армия — не могли определить ни Володя, ни Витя.

А мама все сидела и смотрела на меня с какой-то скорбью и сожалением, как будто видела меня в последний раз. Подробно, до мелочей все расспросила о Нине: как себя чувствует, как одета, вместе ли мы. Когда ответил, что она медсестрой в стрелковом взводе, немного обиделась: почему не со мной? Что я мог сказать? Она то и дело просила и приказывала беречь Нину.

Почти весь день пробыл в лесу со своими. Борис и Владимир Павловы также встретились с близкими и родными. Когда стемнело, мы распрощались и пошли в Бочканы. Там нас уже ждал Константинов.

Тяжело расставаться с родными. Придется ли свидеться? Откуда было знать, что через три месяца — 6 октября 1943 года советские войска прорвут оборону противника и освободят город Невель, а затем правее Городка выйдут глубоким клином к Ровному, Стариновичам, Старому Сиротино и освободят нашу местность? Не мог я знать и о том, что, когда советские танки уже были в Глушице, гитлеровцы, отступая, заскочили в наше Заполье, второпях схватили мою маму и Варвару Лапухову — мать партизанки Анны Корноушенко и погнали в сторону Мишневичей. Они хотели арестовать и моих братьев, которые находились здесь же, в толпе, но подростки Гена Евсеев, Костя Пашковский, Шура Пашковский и Леня Косьянов не выдали их. Когда же танки вошли в Заполье, Володя и Витя бросились к красноармейцам и со слезами стали просить быстрее догнать гитлеровцев и освободить маму. Танкисты нагнали их в деревне Бачище.

Но все эти подробности я узнал позднее…

Сначала мы вместе с отрядом Константинова решили разгромить гитлеровцев в Мишневичах. Выбрали этот гарнизон не только потому, что он находился ближе к основному объекту нашего нападения — плотине у Мальковщины, но и оттого, что крестьяне окружающих деревень жаловались на исключительную жестокость грабителей из Мишневичей. Когда мы появились в окрестных местах, они поумерили свою разбойничью прыть, а нам хотелось и вовсе отбить у них охоту до чужого добра.

Очередная разведка доложила, что гитлеровцы ушли из крестьянских хат, спрятались за толстые кирпичные стены сельской церкви. Наша задача усложнялась: выбить их оттуда значительно труднее, но все же мы рискнули. Правда, Константинов строжайше приказал беречь боеприпасы для главного.