Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск

Мы уже подходили к Чашкам, когда впереди по деревне открыли сильный пулеметно-автоматный огонь. По плотности его поняли, что пробивалась напористая и хорошо вооруженная бригада. Однако схватка затянулась до нашего подхода. Но и мы — еще две бригады — не смогли с ходу сломить сопротивление противника, выбить его из Чашков.

В это время справа от нас — в деревнях Лапейки, Пискуново, Ксты, а слева — в Глиново, Староселье — тоже начались схватки. Однако гитлеровцы отвечали сильным огнем. Значит, кругом стояли мощные заслоны.

Между тем шедшая впереди нас бригада с криками «ура!» пошла в атаку. Рванулись и мы. Но через несколько минут всех нас положил на землю густой посвист пуль и осколков.

Боевой партизанский порыв был сбит. К тому же мы берегли патроны. Экономили их уже без всякого приказа командиров. Сами знали, изведали на горьком опыте, что последние патроны следует оставлять на самый крайний случай. Зато у бригады, начавшей наступление на Чашки, видно, имелся хороший запас боеприпасов. Она еще раз бросилась в атаку, с новой силой застрочили пулеметы и автоматы. Мы тоже рванулись, правда, только изредка постреливая.

И опять плотный вражеский огонь заставил всех залечь. Усилился и минометный обстрел. Похоже было, что гитлеровцы не торопились раскрывать всю свою огневую мощь. Вероятно, поджидали еще и другие наши бригады, чтобы всех вместе стереть автоматно-пулеметным и минометным шквалом. Безусловно, противник тактическим чутьем определил вероятный маршрут следования партизан к железной дороге и тут, в Чашках, установил один из сильнейших заслонов.

Жаркие схватки, вспыхнувшие правее и левее нас, постепенно затихли. Выходит, и там наступление застопорилось, партизанские формирования не могут пробиться к железной дороге — даже подступы к ней сильно укреплены.

Под утро мы предприняли еще одну атаку. Видимо, гитлеровцы поняли, что, кроме этих партизанских формирований, больше никто не подойдет, и такой открыли ответный огонь, что, казалось, пулям и осколкам стало тесно. Особенно усердствовали минометы. Неподалеку от меня разорвалась мина, и через громыханье боя я услышал, как раздались крики:

— Комиссара ранило! Комиссара ранило!

Отходили, когда начинало светать. Отступали расстроенные, подавленные, измотанные до предела напряжением атак и бессонной ночью.

В этих местах подступавший к деревне лес был в больших прогалинах, и, появись вражеские самолеты, сколько бы еще вреда они причинили истрепанным партизанским бригадам! К счастью, этого не произошло.

Мелькали фигуры бойцов. На многих виднелись свежие бинты с яркими пятнами крови. Некоторых партизан несли на шинелях, вели под руки.

И сейчас в моей памяти один — высокий, голова в белых бинтах. А лицо… лицо иссечено осколками. Под руку его поддерживала девушка, медсестра или партизанка. Это был тот самый комиссар, которого ранило разорвавшейся близко от меня миной. Но кто он, как его фамилия, из какого отряда или бригады, я не знал.

На востоке уже всходило солнце. Вот-вот его лучи коснутся и бобыничского леса, куда отходили мы после неудачной попытки прорваться через железную дорогу. Первые сутки мая — первые сутки нашего отступления — кончались. При свете занимавшегося дня не хотелось глядеть в глаза друг другу, и мы шли, низко опустив головы, шли молча.

Вскоре объявили привал. Партизаны приводили себя в порядок. Умывались в какой-то лесной речушке, перекусывали. Многие, положив тощие вещмешки под головы, растянулись под деревьями.

Вечером нас с Поповым вызвал к себе командир отряда М. Ф. Фидусов. Под толстым дубом уже собрались командиры взводов и политруки. К этому времени в отряде числилось три стрелковых взвода, хозяйственный и разведки. Правда, по количественному составу они были малочисленны: три недели блокады и кровопролитных боев вывели из строя более трети партизан. На совещании присутствовали и комиссар А. Г. Семенов, и начальник штаба И. П. Щукин, и заместитель командира отряда по разведке А. И. Галузо. Разговор пошел откровенный. Начал его Макар Филимонович. Он только что вернулся от Сакмаркина. Положение бригады, да и всех партизанских отрядов, оказавшихся в бобыничском лесу, хуже некуда. В прошлую ночь никому не удалось прорваться через железную дорогу: каратели опередили нас, надежно отрезав магистраль мощными заслонами. В отрядах много убитых и тяжело раненных. Боеприпасы на исходе, гранат почти нет… Нынешней ночью опять пойдем на прорыв, но в другом направлении.

— В каком? — сразу же раздались голоса.

— Не знаю. Комбриг объявит перед самым выходом. А теперь готовьте людей к маршу. Предупредите и население. Выступаем все вместе.

За каждым из политруков была закреплена определенная группа жителей. Это говорится, закреплена. На самом же деле выходило вот как. Придешь к своим, и тут же начинают собираться люди. Не только те, которые следуют в этой группе. К ним ведь приходят родственники и знакомые. Или случайно проходя мимо, человек увидел, что собрались люди, остановился — вот вам и «вольный» слушатель. Так было и в тот раз. Собралось очень много народу. Обоз располагался не отдельными «деревнями», а скопом.

В первую очередь, естественно, всех интересовало, что там, на фронте? Я рассказал, что Красная Армия разгромила огромную группировку фашистов на правобережье Днепра, на Украине, что в Крыму тоже наступают наши войска.

По опыту знал, перед каждым маршем следует напоминать людям, чтобы они при движении соблюдали строжайший порядок. Да, нас будут обстреливать, может, и бомбить, если утро застанет в дороге. Поэтому не надо бросаться из стороны в сторону, не создавать панику, не нарушать порядок движения.

— Иначе что получается? — говорил я. — Вместо того чтобы отбивать противника, который наверняка будет висеть у нас на хвосте, партизаны вынуждены наводить порядок в колонне.

Напомнил еще раз о бдительности. Во время блокады к нам могут быть заброшены провокаторы. Поэтому каждый незнакомый человек, примкнувший к колонне, должен насторожить. Надо присматриваться к нему, как он себя ведет, что говорит, не сеет ли паники. Если незнакомый вызовет подозрение, немедленно сообщать о нем партизанам.

И еще об одном не преминул сказать. Наступала пора весеннего сева. Как только мы вырвемся из вражеских тисков, надо немедленно приступать к севу. Неважно, что окажемся не в своих местах, все равно надо помогать местным крестьянам засеять всю землю. Потому что нам собирать урожай, нам есть этот хлеб и этот картофель.

Заметил, как задумались крестьяне. Кажется, и лица их посветлели. И это вполне понятно. Ведь речь шла о земле, о том, что тревожило каждого хлебороба.