Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск

Глубина до полутора метров, дно — песчаное, в мелких камешках. Значит, и люди пройдут, и телеги проедут. Луг на противоположной стороне тоже песчаный, не заболоченный — не застрянет обоз и после переправы. А там, у далекого горизонта, синеет, маня к себе, спасительный лес.

Главное теперь — только успеть бы переправиться. К реке уже подходила колонна, правда, конца ее не было видно, а тут заговорили пулеметы нашего заслона, поставленного у Лозовки на шоссе, ведущем со стороны Ушачей. Значит, гитлеровцы знают, что мы здесь намерены переходить реку, и пытаются помешать. Да и как не знать, ежели с самого утра нас сопровождает «рама»; хорошо, что хотя не обстреливает.

Подошли первые телеги. Как вкопанные, они остановились у самой реки. И лошади, и люди боялись шагнуть в воду. Снова партизанам пришлось лезть в реку, хватать под уздцы упрямившихся лошадей, тащить за собой. Остальные пошли смелее. Вскоре на берегу образовалась толчея: каждый торопился побыстрее перебраться на ту сторону, а брод-то на одну-две телеги. Получился настоящий затор. Но тут как раз вовремя подоспел комиссар бригады Антон Владимирович Сипко.

— Без паники! — крикнул он. — В первую очередь переправим детей и раненых. — И приказал кому-то из партизан: — Скачи за госпиталем!

А дети, считай, на каждой подводе, и каждая мать старалась переправить своих первыми. Трудно приходилось Сипко. На помощь ему поспешил Леонид Петрович Казаков, комиссар отряда имени В. И. Чапаева. Он стал наводить порядок с противоположной стороны колонны. Правда, в такой ситуации обычное вежливое и сердечное слово комиссара не всегда помогало. Пришлось кое-кого и одернуть. Иначе поступить здесь нельзя было, и наши комиссары действовали, исходя из конкретной обстановки. Многие их знали в лицо, уважали за боевые дела, за постоянную заботу о людях.

Теперь быстрее пошла переправа. Правда, и разведчики по очереди (долго не пробудешь в реке — очень холодная вода!) дежурили на самом броде, хлестали плетями упрямившихся лошадей, подгоняли медлительных, выталкивали телеги из русла на противоположный берег.

Вдруг из-за кустарника вынырнули самолеты и на бреющем полете понеслись к переправе, открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, сыпанули мелкими бомбами.

Страшное творилось на переправе! Опрокидывались телеги, ржали и метались по лугу лошади, в ужасе кричали женщины и дети, появились убитые и раненые. Запылало Баньково.

А мы не можем открыть огня по самолетам: бережем патроны для наземного, более жестокого врага…

Еще два захода сделали стервятники, и каждый раз шли из-за реки. Били по броду, по длиннющему обозу, метавшемуся по полю и приречному лугу. Пикировщики своими шасси-«костылями», казалось, опрокинут на землю не только все живое, но и повозки с домашней утварью.

Порядок на переправе был нарушен в считанные минуты. Теперь опять пришлось восстанавливать его. И снова Сипко и Казаков принялись командовать у реки, а разведчики бросились в воду. Никто из штурмовой группы не ушел впереди переправившихся, все остались у брода. У нас ведь весь запас патронов, и нужно защищать в первую очередь людей на этом берегу.

А в тылу уже разгоралась перестрелка, значит, враг шел по пятам.

Сипко дал команду окопаться в Баньково, и часть партизан ушла в горящую деревню. Она стояла на взлобке — удобное место дать отпор фашистам, если, подбросив силы, попытаются прорваться к переправе.

Деревня пылала, а мы торопливо рыли траншею. Когда поднимали головы, видели, как пылил большак, ведущий из Ушачей: то подъезжали новые машины к Лозовке.

Я поскакал к Сипко: что делать? Антон Владимирович, показалось, очень уж долго раздумывал, что ответить на мой вопрос.

— А знаешь, берите с Поповым своих разведчиков и скачите на помощь комбригу.

Мы еще захватили с собой десяток верховых партизан, следовавших в колонне к переправе. Прискакали в Лозовку, нашли Сакмаркина, отбили вместе очередную атаку. Комбриг, подбадривая бойцов, под пулями перебегал от одной залегшей группы к другой. Когда же огонь противника поослаб, подошел к нам, начал торопливо расспрашивать, как там, у переправы. А потом сказал:

— Вот что, хлопцы, помогли — и хватит. Я сам тут как-нибудь управлюсь. Ну, на всякий случай, оставьте мне человек десять. Остальным к реке помогать, помогать! Если что — засядьте в свежей траншее. — Комбриг, конечно, имел в виду отрытую только что в пылающей деревне. — Но всех, буквально всех переправить. Головой отвечаете. Ясно?

— Так точно! — вытянулся было Попов.

— Ладно тебе, ладно. Ну, топайте, хлопчики…

И мы бросились к коноводу.

У реки опять собралось много телег и раненых. Скот теперь переправляли чуть правее того места, где проходили люди и повозки. А что, если «расширить» брод?

Мы снова полезли в реку немного правее переправы. Почти та же глубина, значит, и здесь можно.

От такой вести сразу повеселел наш Сипко, приказал Казакову скакать в конец колонны и быстро вести последнюю ее часть к реке.

Теперь Ушачу пересекали широкой полосой и люди, и телеги, а колонна, тянувшаяся к реке, стала заметно короче. Возчики уже отчаянно нахлестывали лошадей, чтобы догнать передних. Вскоре подоспел и Казаков с остатком колонны, начал переправу правее первого брода. Тут было чуть глубже.

Женщины, кто в чем был, решительно входили в воду, приподнимая на руках малышей. Многих детей переправляли партизаны. Даже робкие деревенские ребятишки смело обхватывали их за шеи. Раненых подносили к реке прямо на одеялах или самодельных носилках, кое-как укладывали на повозки, с которых хозяева тут же без сожаления сбрасывали утварь. Не было уже никакого шума, крика, даже дети не плакали. Только всплески воды. И эту жуткую тишину время от времени вспарывали пулеметные очереди и глухие разрывы гранат, уханье мин, доносившиеся из Лозовки.

Переправа продолжалась. Но было совсем неизвестно, как там, впереди, куда уходили переправившиеся. Поэтому комиссар приказал Попову вести колонну, точнее разведать предстоящий путь.

Обычно у разведчиков такой закон — быть неподалеку от своего командира. Понадобилось всего две-три минуты на сборы, и все мы бросились к лошадям. Привыкшие ко всему, они спокойно вошли в воду. К счастью, она не доставала до войлока, значит, не собьем седлами спины животных. Вот только подпруги намокли.

За лугом сразу же начинался кустарник, далее — березнячок. Здесь переправившиеся приводили себя в порядок, выжимали мокрую одежду, переобувались.

А мы галопом помчались по дороге на Ровбы. Деревня стояла на горке. Отсюда хорошо было видно, что творилось на реке. Будь здесь противник, он бы ринулся к переправе. И все же, по опыту зная, как обманчива иногда тишина, царящая в деревне, осторожно приблизились к окраине. Деревня оказалась пуста: ни жителей, ни партизан, ни гитлеровцев. Видно, сельчане ушли с местными партизанами, оставив свои жилища, а противник еще не успел занять Ровбы.