Дмитрий Гусаров - За чертой милосердия

— Чуткин, ты жив? Эй, Чуткин!

— Жив,— отозвался Вася, медленно перекатываясь с боку на бок.

Живяков лежал метрах в десяти, их разделяла открытая скала, и Вася понял, что ползти к нему он не собирается.

— Что же ты, мать твою, за полем боя не следишь? Спишь, что ли? Почему огонь не ведешь? Сколько патронов израсходовал?

В магазин у Васи была вставлена пятая обойма, но он не знал — много это или мало и чего вообще хочется Живякову. Поэтому он привычно пробурчал:

— А я чё, считал их, чё ли?

— Сосчитай. Мне надо расход боеприпаса знать.

— Вроде пятая вставлена.

— Врешь, поди. Мне показалось — мало ты огня давал… Попадания имеешь?

— Одного вроде… Вон, сам посмотреть можешь.

— Ладно, так и запишем… Как чувствуешь себя, Чуткин? Нога не болит?

— Чего ей болеть? Лежим ведь…

Живяков помолчал и вдруг, понизив голос, сказал:

— Коверский за жратвой собирается, когда стемнеет. Пойдешь с ним?

— Куда?

— Туда, — кивнул он головой вперед. — Куда еще?

Вася сразу догадался, что имеет в виду Живяков. Он и сам много раз подумывал, что в рюкзаках у убитых егерей наверняка есть харчи и неплохо бы добраться до них. Но как? Для этого ему пришлось бы под огнем спускаться со скалы. Допустим, со скалы можно и спрыгнуть, а дальше? Как преодолеть эти сто метров, если не больше? Тут такое начнется, что никаких харчей не захочешь.

— Ну как, Чуткин? Пойдешь?

— Нога у меня…

— Что нога? Бегать не придется. По-пластунски надо. А мы огоньком прикроем. Я сюда пулемет выдвину, соседей попрошу поддержать. Жрать-то, поди, хочется?

— Будет приказ — пойду…

— Приказа не будет. Кто ж в таком деле приказывать станет? Тут дело добровольное. Коверский вон сам попросился.

— Ладно, — сказал Вася и тут же пожалел, что согласился.

— Готовься. Свой мешок здесь оставь. Я скажу, когда начинать. Может, тебе автомат лучше взять? Хотя не надо, у Коверского автомат…

Живяков уполз, а Вася стал прикидывать план действий. Он уже решил, что добираться будет к своему егерю. Вон он, виднеется едва заметным бугорком. Надо точно наметить путь, а то в темноте как искать… Перво-наперво удачно спрыгнуть со скалы, чтоб не досадить больную ногу. Потом быстро на бок, и катиться по склону до можжевелового куста. Там отдышаться за камнем и ползти чуть вправо, к вывороченной сушине. А дальше — как получится. Там лес редкий, и одна надежда на темноту. Вася поползет к своему финну, а Леше Коверскому придется брать левее, там тоже бугорок виднеется.

Смеркалось медленно, и Чуткин уже дрожал то ли от холода, то ли от нетерпения. Мысленно он бессчетное число раз уже побывал внизу, ощутил в руках плотный брезент трофейного рюкзака и про себя решил, что съестное пусть как угодно, а рюкзак он никому не отдаст, егерские рюкзаки сработаны на совесть: швы заделаны в кожу, везде чехлы и карманчики, а главное — лямки из толстого ремня и с пряжками. Носить такой на плечах — одно удовольствие и тяжести не замечаешь, вон комбриг носит — одно загляденье.

Об опасности он не то чтобы не думал — она сама по себе неотступно держалась в голове. Постепенно он свыкся с ней: раз надо, так надо, тут ничего не изменишь. Одно было Васе непонятно: почему Живяков опять выбрал именно его? Его и Лешу Коверского, которого и в отряд долго не хотели зачислять, очень уж тщедушным и слабосильным выглядел. Правда, за зиму Леша заметно возмужал, оказался он парнем живым, компанейским и на все согласным. Сам захотел быть вторым номером у пулеметчика, таскать полупудового «дегтяря» и диски, это его и доконало в походе — быстро ослабел с голоду. Последние дни стал тихим и будто бы виноватым в чем-то. Не потому ли и выбрал его Живяков?

Еще не совсем стемнело, но видимости уже не было, когда Вася опять услышал позади голос Живякова:

— Чуткин, ты как, готов?

— Готов.

— Ползи влево, здесь спуск получше. Коверский уже внизу, ждет. Я займу твою ячейку.

В руках у Живякова Вася увидел пулемет с надетым пламегасителем.

— Я здесь спущусь.

— Ну как хочешь. Пойдешь за старшего.

Чуткин быстро выдвинулся к самому краю скалы, но прыгать в темноту раздумал, сполз на животе ногами вниз, ободрал ладони, не удержался на ногах, ткнулся боком об острый камень, однако все обошлось благополучно, и через несколько секунд он уже лежал у можжевелового куста.

— Леша, где ты? — позвал он, оглядевшись.

— Я здесь, — тихо откликнулся тот.

— Двигай сюда, поползем вместе.

Кажется, их спуск прошел незамеченным для финнов. Здесь под скалой было даже спокойней, пули посвистывали где-то высоко, отблески редких минометных разрывов сюда не доставали, но, пообвыкшись, Вася увидел, что в лесу не так уж и темно, как казалось сверху. Метров на пятьдесят движущегося человека разглядеть можно. Если Живяков не предупредил соседей, то по ним могут полоснуть и свои.

Ползли по намеченному Васей маршруту. Чуткин впереди, Коверский — в нескольких шагах за ним. Добравшись до какого-либо укрытия, отдыхали и подолгу не решались двигаться дальше. Все время казалось, что огоньки автоматных очередей приближаются быстрее, чем они с Коверским продвигаются им навстречу, и Васю не покидало опасение, что финны, пользуясь темнотой, могут начать оттаскивать убитых. Страхов не убывало, а прибавлялось. Когда лежишь, уткнувшись носом в землю, и над тобой сзади и спереди перекрещиваются трассирующие пули, то ничего больше уж не хочется — ни сухарей, ни рюкзака, ни похвалы товарищей, хочется поскорей куда-нибудь укрыться и замереть в неподвижности. Чуткину не раз приходилось бывать под огнем, но под двойным огнем он оказался впервые. Если бы не Коверский, который молчаливо рассчитывает на него, то Вася, может, и назад повернул бы: пропади они пропадом, эти финские харчи, если они есть там. Да и где он, этот проклятый бугорок? Попробуй разгляди его, когда каждая кочка теперь на него похожа.

Но нет худа без добра.

Они были уже за половиной пути, когда где-то северней, где бой опять начал нарастать, в воздух одна за другой пошли ракеты. Слабые полосатые тени заметались по лесу. Вскоре ракета взлетела и над ними. Она горела неправдоподобно ярко и упала у самого подножия скалы. Через две минуты — новая, потом еще и еще, слева, справа. Вася понял, что это надолго, в следующий раз осмелился, приподнял от земли лицо и увидел, что его бугорок — вот он, совсем рядом, в каких-то двадцати шагах.

Коверский отставал. Вася и сам уже выбился из сил, дождался, пока Леша приблизится, и прошептал:

— Лежи здесь. Прикроешь, если что…

Очередная близкая ракета застала его у самой цели. Он приник к земле, замер, отсчитывая сердцем те шесть-семь секунд, пока догорит или упадет на землю потрескивающая над головой ракета, и когда наконец это случилось, сзади словно бы стая убегающих во тьму мышей зашуршала по жесткому брусничнику. Вася понял, что это полоснула по земле автоматная очередь, но была ли она случайной или их заметили, он не знал.